единоличном порядке взять на себя сразу всю ответственность за решения в таких вопросах. Возникла необходимость как создания на месте соответствующей организации, представляющей интересы России, так и вхождения в связь с Русским Политическим Совещанием в Париже, где вопросами внешней политики занимался бывший министр иностранных дел С.Д. Сазонов, в это время уже признавший адмирала А.В. Колчака как Верховного Правителя России.
Об оценке создавшегося положения лучше всего, как нам кажется, можно судить по записи в дневнике контр-адмирала Владимира Константиновича Пилкина (см. его биографию), оставленной 6 января 1919 г., вскоре по возвращении из Стокгольма и на следующий день после встречи с генералом Маннергеймом. Приведем эту запись полностью, без каких-либо сокращений, имея в виду, что она ярко передает то впечатление, которое оставил генерал Юденич у адмирала Пилкина после этой их первой встречи:
Целый день ждал указаний в котором часу меня примет Юденич, которому я послал карточку с просьбой назначить мне время для разговора. Наконец мне передали, что он будет ждать меня в 6 с половиной.
В 6 часов мы только кончили наше совещание. Накурили так все, что плавали в сизо-сером дыму. Я очень торопился чтоб поспеть в «Societe», где остановился Юденич, но ровно в половину седьмого я входил к нему в номер.
Юденич — это второй Михаил Коронатович (речь идет о вице-адмирале Михаиле Коронатовиче Бахиреве — друге контр-адмирала В.К. Пилкина. — Н.Р.), по типу конечно, так он вовсе не похож. Небольшого роста, коренастый, со взглядом исподлобья. По-видимому, очень осторожный, не без лукавости, несколько застенчивый, как и Михаил Коронатович. Вероятно, упрямый, наверное, умный. Помнится, Михаил Коронатович, глядя на его портрет (кстати, мало похожий), промолвил с одобрением: «Не дурак выпить». Может быть и не дурак! На это намекает отчасти нос, хотя и не сливой и не красный, но в очертаниях его есть что-то... обещающее, что ли? Усы, седые, длинные. Когда я вошел к нему, у него был какой-то плотный, неопределенных лет курчавый господин, со ртом акулы и с ласковым взглядом... Буксгевден оказывается. Мы пожали друг другу руку, и он вышел. Я одно мгновение боялся, что он останется.
Мы сели с Юденичем друг против друга и я начал, взвешивая каждое слово, свой доклад, что ли? Я ему сказал, что беспокою его своим посещением, потому что являюсь старшим из морских чинов в Финляндии, что на мне, как на старшем, лежат, согласно Морскому уставу, юридические обязанности по отношению к находящимся морским офицерам, не говоря о нравственных. Ко мне обращаются за советами, обращаются с просьбами, обращаются за руководством, но не зная обстановку, я не могу руководить моими сослуживцами. Они не знают, что им делать, и я не знаю, что делать. Офицерство терпит нужду и офицерство желает принять участие в общем деле освобождения России от большевиков. Обе эти причины заставляют офицеров стремиться на какой-нибудь из действующих фронтов. Но пробраться на Мурман сперва было сравнительно легко, но теперь и туда путь закрыли. Остался путь на южный берег, в Ревель. Но наша цель свергнуть большевистскую власть; достигается ли эта цель записью в Эстонские войска? Не будет ли это трата наших сил, которые могут еще пригодиться, когда потребуется напрячь разом все силы России. Недаром Деникин предупреждал, что стараясь с негодными средствами свергнуть большевиков, офицерство потеряло 30 тысяч человек и таких генералов как Алексеев, Корнилов, Марков.
Если союзники не намереваются в ближайшем будущем начать на северном театре операции против большевиков, то офицерам здесь придется помириться с мыслью, что они только косвенным путем (неразборчивое слово) Эстонскому фронту принять участие в общем деле.
Затем, я ему рассказал, что намерение наше идти на миноносцы, переданные Эстонии, и на сомнения наши — не будет ли служба под Эстонским флагом компрометировать русских офицеров. Вместе с тем я ему высказал и свой взгляд на этот вопрос, заключающийся в том, что нам необходимо в возможно большем числе идти на миноносцы.
Юденич слушал меня, изредка движением головы соглашаясь с моими словами. Когда я кончил изложение дел, как оно мне представлялось, я поставил Юденичу вопрос, может ли офицерство надеяться, что на севере начнутся широкие операции против Петербурга?
В ответ Юденич рассказал следующее: он виделся в Стокгольме с представителями американского, английского, французского п[равительств]. Всем им он изложил свой взгляд на необходимость активного вмешательства в русские дела и вмешательства в первую голову раньше, чем в германские. Кроме французского посланника, согласившегося со взглядом Юденича, остальные посланники высказались против вмешательства во внутренние дела России. Они ссылались также на усталость войск после 4-х лет войны. На заслуженный войсками отдых и т.п. Тем не менее, они взялись передать своим Правительствам записку Юденича и сообщить ему ответ Правительств. Юденич пробыл после этого 3 недели в Стокгольме и ответа ни от кого не пришло. Затем он имел разговоры с представителями финансов и промышленности, главным образом английскими, которые высказались тоже против активного вмешательства, но за материальную помощь русским добровольческим армиям. Однако чего-нибудь конкретного никто не предложил. Там же, в Стокгольме, к Юденичу обратились направленные к нему английским посланником представители Лифляндского правительства. Они предложили Юденичу принять на себя командование войсками Лифляндии и Эстляндии, с которыми заключено соглашение и, может быть, Финляндии, с которой ведут переговоры.
Юденич в принципе согласился на предложение, но поставил следующее условие: не ограничиваться защитой границ, а идти на Петербург. Допустить без ограничения образование русских дружин. Допустить сформирование иностранных отрядов. Представители Лифляндского правительства сказали ему, что не уполномочены дать ему ответ и что снесутся со своим правительством. А между тем, заметил Юденич, база все уменьшается и уменьшается.
Юденич не скрывает от себя, что войска, которыми ему, может быть, придется командовать, очень плохи. Он сказал мне, что может быть в ближайшем будущем будет разрешено Финляндией формировать русские дружины в самой Финляндии, что значительно облегчит дело. На мой вопрос, находится ли он в контакте с генералом Деникиным, Юденич ответил отрицательно. Он только встретил в Стокгольме Нобеля, который в ноябре видел Деникина. По словам Нобеля, у Деникина нет недостатка людей, но нет снабжения, нет патронов, нет сапог...
Что же значит сообщение газет о высадке на юге 100-тысячной армии союзников и полной поддержке Деникина, bleff? «Значит», заметил Юденич. Он еще сказал: «Я не соперник Деникину».
Мы поговорили с ним о «танках». «Мы, морские офицеры, могли бы взяться обслуживать танки, если бы их удалось достать. У нас есть механики, есть шоферы, не говоря уже об артиллеристах».
«Не может ли Генерал просить о танках союзников?» Генерал не может. «Не может ли Генерал просить помощи у богатых русских людей?» «Они ничего не дадут», — был меланхоличный ответ. Весь наш разговор с Юденичем носил по форме глубоко старорежимный отпечаток. Ваше Высокопревосходительство не намеревается... Ваше Превосходительство не полагает... и т.п. и т.п.
Я просидел у него все-таки час!..
Все ли он мне сказал? Думаю, что все. Я его предупредил, что понимаю, что с совершенно ему незнакомым человеком говорить ему трудно, но он любезно заметил, что «мое Превосходительство» ему известно уже. «Известно, что я будто бы объединил в Финляндии морских офицеров». Это разумеется слова, и никого я не объединял здесь.
Ну какое же общее впечатление произвел на меня Юденич? Хорошее и немного странное. Он не совсем обыденный человек, не то чудаковат, не то просто сильно себе на уме, не ладно скроен, да крепко сшит, вероятно очень сильный характер...
Сегодня Никола!{~40~}
(Адмирал вспомнил число, но ошибся на месяц! — Н.Р.)
Встреча положила своего рода фундамент доверия между генералом Юденичем и контр-адмиралом Пилкиным. На этой основе постепенно сложилось не только тесное сотрудничество, но и прочная дружба, выдержавшая и бури Гражданской войны и тягостные годы эмиграции. Уже 11 (24) мая 1919 г., в письме к своему другу контр-адмиралу Смирнову, управляющему морским министерством у адмирала Колчака, контрадмирал Пилкин, говоря о генерале Юдениче, писал: «...Наши отношения очень хорошие»{~41~}.
