голову, что все могло быть как раз наоборот: возможно, женщина покончила с собой именно потому, что ей не разрешали видеться с сыном.
— Сколько лет ему было, когда она умерла?
— Примерно восемь, судя по рентгену костей.
— Ему сообщили, что она покончила с собой?
Генерал бросил на своего гостя взгляд, полный отчаяния. Конечно же, он никогда бы не подумал, что кто-то может интересоваться такими мелочами.
— Оставим это, — смилостивился Альтман. — Расскажите лучше, когда он впервые заявил о себе.
— В двенадцать лет. Согласно первому отчету воспитателей, уже в этом возрасте у него были отмечены «наклонности ярко выраженного асоциального характера».
— Он был склонен к насилию?
— Склонность к насилию не считается асоциальной чертой.
Сизоэсу было немного неловко от того, что приходилось напоминать столь элементарные вещи. Впору было подумать, что Альтман по своему обыкновению разыгрывает собеседника.
— В нашем досье собраны все отчеты, могу вам показать.
Альтман покачал головой.
— Все последующие годы психологи с тревогой наблюдали у него устойчивое неприятие каких-либо границ и ограничений.
— Банально.
— Да, но гораздо большие опасения вызывает неприятие компенсаторных аудиовизуальных программ, полное отсутствие интереса к происходящему на экране, будь то новые художественные или документальные фильмы, новости или реклама. Его не привлекал ни один из массовых календарных праздников коммерческого характера. Добавьте сюда постоянные отказы от участия в школьных поездках. Позже специалисты по профориентации отмечали, что во время стажировок он проявил «безразличие в отношении собственного будущего».
— Короче говоря, речь идет не столько о настоящих отклонениях, сколько о слабой мотивации. Может быть, ваш подопечный просто бесхарактерный лентяй?
— Нет, нет, — возразил Сизоэс тоном человека, который готов отстаивать свое мнение, — Молодой человек очень энергичен. Даже слишком. Он явно к чему-то стремится. Но поиски свои ведет в социально неприемлемом направлении. Это классический случай патологии свободы. Такое порой случается даже в нашем совершенном демократическом обществе. Решать подобные проблемы, и как можно оперативнее — прямая задача Социальной безопасности. Вот почему, когда мальчик достиг пятнадцатилетнего возраста, его досье оказалось у нас.
— Вы вызывали его для беседы?
— Разумеется.
— Вы сами с ним встречались?
— Подобные собеседования — рутинная работа, не соответствующая моему уровню, — с достоинством пояснил генерал, — С ним тогда говорил один из моих подчиненных. Этот сотрудник здесь больше не работает, но у меня остались все протоколы. Они подтверждают всю серьезность этого случая.
— Серьезность, серьезность — пробормотал Альтман, — если я не ошибаюсь, безразличие и слабая мотивация встречаются у нас на каждом шагу. С каких это пор мы требуем от людей страстности? К тому же он вполне мог бы избрать «интегрированный маргинальный статус», это ведь, кажется, до сих пор так называется? В конце концов, не зря же в Конституции предусмотрено право на отклонение от нормы.
Сизоэс просиял: наконец-то они перешли к той части досье, которую он изучил особенно тщательно.
— Избрать маргинальный статус! — повторил он с иронической ухмылкой, которая явно раздражала Альтмана. — В вашей фразе есть одно не применимое к нему слово: избрать. Этот субъект не способен на выбор, или, вернее, он не желает выбирать. Он не желает даже внятно сформулировать свой отказ... Он выполняет все, что ему говорят, и причем хорошо выполняет. Тесты показали, что у этого типа большие, даже выдающиеся способности. Точнее, если следовать официальной терминологии, «бесполезные для общества способности». Его ничто не интересует.
Генерал выдержал паузу, чтобы подчеркнуть особую важность того, что собирался сказать, затем слегка наклонился вперед и с особым пафосом провозгласил:
— Даже спорт!
Искреннее возмущение Сизоэса очень позабавило Альтмана. Он достал клетчатый носовой платок — носовой платок из ткани! — и согнал с лица мелькнувшую было тень улыбки.
— Когда его посылают бегать, — продолжал распаляться генерал, — он бежит быстрее остальных. Когда бросают мяч, он ловит его с быстротой молнии. Каждый, кто провоцировал его на драку, позже об этом пожалел. Он в прекрасной физической форме. Вся беда в том, что этот субъект не желает ни на что употребить свои способности.
Последнюю фразу Сизоэс произнес, едва ли не задыхаясь от ненависти. Неприязнь к молодежи была Глобалии делом обычным, однако наружу выплескивалась нечасто, поскольку молодые люди давно стали редкостью.
— Но и это еще не самое страшное, — зловещим тоном возвестил генерал.
Оттягивая время, чтобы насладиться произведенным эффектом, он взял со стола прозрачную пластиковую коробочку, внутри которой сверкала миниатюрная Эйфелева башня. Вокруг башни взметнулись и тут же осели искусственные снежные хлопья.
— Так что же? — спросил Альтман.
Впервые с начала беседы в его голосе проскользнули едва заметные нотки нетерпеливого волнения. Глаза у него блестели.
— Самое страшное, — торжественно изрек Сизоэс, — собственно, самое страшное состоит в том, что он ничего не боится.
И генерал с победоносным видом опустился в свое кресло, вальяжно откинувшись на спинку.
— Расскажите-ка поподробнее, — заинтересовался Рон Альтман.
По его лицу было видно, что он не столько удивлен, сколько очень обрадован. Он наслаждался, подобно гурману, который долго мечтал об изысканном блюде и только что отведал первый кусочек.
— Все материалы собеседований и другие собранные нами свидетельства подтверждают, что этот молодой человек придерживается крайне... хм... независимых взглядов.
— Дорогой Сизоэс, это же Глобалия. Здесь не запрещено думать и говорить все, что угодно.
В конце фразы Альтман хмыкнул, словно отпустил хорошую шутку.
— Разумеется, — подтвердил чиновник, улыбкой давая понять, что не надо держать его за идиота. — Не запрещено думать все, что угодно, но мы ответственны за свои мысли, не так ли? И некоторые мнения вызывают тревогу больше, чем другие. Борьба с терроризмом требует определенной бдительности. В этом мы и видим основную задачу Социальной безопасности.
— Вы хотите сказать, он поддерживает терроризм?
По лицу старика пробежала тень. Надо было этим воспользоваться: Сизоэс немного выждал с ответом, а потом, так близко придвинувшись к собеседнику, что тот ощутил его несвежее дыхание, провозгласил:
— Он не за террористов. Все гораздо хуже. Он считает, что никаких террористов не существует.
— Не существует! — воскликнул Альтман, не в силах скрыть свой восторг. — А как же бомба, которая недавно взорвалась в Сиэтле?
Сизоэс махнул рукой, показывая, что о таких пустяках не стоит и упоминать.
— А автобус, взорвавшийся в Риме?
— Для него это все пустой звук.
— А взрывчатка, которую нашли под одной из опор моста Голден Гейт?
— Ну, то было два года назад, — уточнил Сизоэс, как будто от этого пример утратил свою силу. — Но это неважно. Он всегда говорит одно и то же: якобы все эти события — пропагандистский трюк.
