Вот одна из них. Шестнадцатилетие Вины. Мы в ресторане «Гэйлорд» на Вир-Нариман-роуд, едим котлеты по-киевски. На лицах матери и отца — непривычные выражения. Он выглядит рассерженным, она — отсутствующей. Вина же, наоборот, вся сияет. Кажется, она притягивает к себе весь свет на этом снимке. Мы лишь скопления теней, вращающиеся вокруг нее, как вокруг солнца. Ормус Кама сидит рядом с ней с видом голодного пса. Здесь есть и пол-меня. Я попросил официанта снять нас, но он плохо отформатировал кадр. Неважно. Я помню, какой у меня был вид. Так выглядит человек, теряющий самое для него важное.
На безымянном пальце правой руки Вины сверкает лунный камень, подарок Ормуса ко дню рождения. Прежде чем согласиться принять его, Вина неделю спала с этим кольцом под подушкой, и в ее снах было столько эротики, что она каждую ночь просыпалась после полуночи, дрожа от счастья и обливаясь потом.
Ормус просит разрешения пригласить Вину на «концерт». В. В. и Амир избегают смотреть в глаза друг другу, они на волоске от ссоры. «„Пять пенни“», — говорит Ормус. «Возьмите с собой Умида», — махнув рукой, отвечает Амир. Глаза Вины мечут молнии, пронзающие мою тринадцатилетнюю грудь.
После шумного успеха фильма Дэнни Кэя «Пять пенни», его герой, подлинный руководитель группы Рыжий Николс, приехал в Бомбей с новой, реорганизованной пятеркой. Джаз, подогреваемый утренними джем-сейшен по выходным, все еще был на пике популярности в городе, поэтому собралось много народу. У меня есть фотографии, подтверждающие это, но где проходил концерт, я не помню. Был это Азад-майдан, Кросс-майдан, Копрейдж или какое-то другое место? Во всяком случае, под открытым небом. Так как мать послала меня с ними, Ормус взял с собой Ардавирафа. Все четверо, мы пришли туда заранее и стояли в первых рядах. Я был разочарован, когда появились «Пенни», потому что Рыжий Николс оказался совсем маленького роста и волосы у него были короткие и седые — вовсе не локоны морковного цвета, как в фильме Дэнни Кэя. Затем он взял свой рожок и заиграл. Традиционный джаз. Признаюсь, мне понравилось, что случалось не часто. Но Вина всегда говорила, что у меня дурной вкус.
Этот концерт «Пяти пенни» знаменит тем, что произошло на нем в самом конце программы, состоявшей из обычного набора композиций, не заставивших участиться ничей пульс. Когда смолкли далеко не бурные аплодисменты, квинтет в малиновых смокингах приготовился сыграть на бис. «Святых» — что же еще, но не успел Рыжий Николс назвать композицию, как один из зрителей прыгнул на сцену, размахивая индийской деревянной флейтой и улыбаясь идиотической, но заразительной улыбкой.
— О боже, — простонал Ормус и прыгнул на сцену вслед за братом.
— Подождите меня! — крикнула сияющая Вина и последовала за братьями, навстречу своей неминуемой судьбе; так что на сцене оказалось три непрошеных гостя. Что до меня, то я трус. Я остался в толпе и фотографировал.
Клик! Перекошенное лицо Рыжего Николса. Его предупреждали, что в Индии толпа в мгновение ока может стать сборищем разъяренных громил. Неужто Дэнни Кэй вернул его к жизни лишь для того, чтобы он был растоптан бомбейской толпой? Клик! Улыбка Вайруса Камы творит свои обычные чудеса, и выражение ужаса на лице старого солиста группы сменяется благодушным интересом. Клик! Какого черта! Дайте сыграть немому парню! А вы двое? Вы чем занимаетесь? Клик! Вина Апсара делает шаг к микрофону: «Мы поем».
Игра Ардавирафа была несомненно хороша, хотя его флейта звучала не к месту: то был звук в другой валюте — анна, пытавшаяся выдать себя за пенни, но и это не имело значения, отчасти потому, что он был счастлив играя, отчасти же потому, что Николс догадался отключить микрофон и его было слышно лишь в первых рядах; но главным образом потому, что как только Ормус и Вина открыли рот и запели, все остальное было позабыто. Когда они закончили, публика принялась вопить, а Николс отпустил им комплимент, сказав, что они были так хороши, что он охотно прощает им вторжение.
Концерт закончился, толпа начала расходиться, а я стоял, будто к месту прирос, продолжая фотографировать. Мир рушился. Ормус и Вина были заняты беседой с музыкантами, укладывавшими свои инструменты и покрикивавшими на местных рабочих сцены, чтобы они соображали, что делают. Мое сердце разрывалось. Пока Ормус с Виной болтали с джазменами, их руки и тела говорили друг с другом. Клик, клик! Я вижу вас обоих. Клик! Ку-ку! Вы знаете, что я вас снимаю? Вы позволяете мне наблюдать за собой, зная, что я коплю на вас компромат, здесь, в моем маленьком немецком ящичке, полном чудес? Клик! Вам уже все равно, так ведь? Вы хотите, чтобы все обо всем узнали? Клик! А как же я, Вина? Я тоже подрасту. Он ждал тебя. Почему бы тебе не подождать меня? Я хочу быть одним из них!
С самого начала мое место было где-то в уголке их жизни, в тени их достижений. Тем не менее я всегда буду считать, что заслуживаю большего. И было время, когда я почти получил это. Не только тело Вины, но и ее внимание. Почти.
Музыканты складывали свое оборудование в микроавтобус. Приглашение было сделано и принято, и оно не распространялось на меня; Ормус подошел, чтобы отправить меня домой: неистовый Ормус, полный секса и музыки.
«О'кей, Рай, — произнес он как взрослый. — Ты пойдешь с Ардавирафом, о'кей? Вайрус тебя проводит». «Кто ты такой? — хотелось мне крикнуть. — Я тебе что, маленький мальчик, которому нужен в провожатые местный юродивый?» Но он уже шел прочь, он обнимал Вину, приподнимая ее, целуя ее, целуя ее.
Небеса падали. Вайрус Кама осклабился своей улыбкой идиота.
В ту ночь они занимались любовью в номере люкс Николса в отеле «Тадж», в двух шагах от дома Ормуса Камы. Великий Корнетист заказал себе другой номер и прислал любовникам роскошный ужин и все послания им, которые начали поступать на адрес группы, потому что никто не знал, как еще связаться с двумя певцами, в том числе — приглашения выступить из самых разных мест города, начиная с того же отеля. Но, как потом всегда с гордостью вспоминала Вина, еда и напитки, равно как и письма, остались нетронутыми до утра. Им было чем заняться.
Обстоятельства дефлорации Вины Апсары Ормусом Камой общеизвестны. Вина сама давно позаботилась об этом, так что сейчас нет нужды останавливаться на таких подробностях, как доставленное ей неудобство (значительное), компенсирующая его опытность Ормуса, заядлого соблазнителя девственниц (несколько лет спустя Вина с гордостью перечислит предшествующие его победы, назвав все имена и развязав этим пандемию скандалов в бомбейском обществе), первые проблемы, с которыми они столкнулись (он был для нее слишком нежен, слишком почтителен, что ее раздражало и делало излишне агрессивной, физически чересчур грубой на его вкус), первые их находки (он ласкает маленькую ложбинку в основании ее позвоночника, кончиком языка проникает в ее ноздри, посасывает веки ее закрытых глаз, одновременно упираясь головкой пениса в пупок и проводя пальцем вдоль промежности, тогда как она, обвив ногами его шею, касается его мошонки своими ягодицами; ее щедрый рот, и в особенности обнаруженная ею необычная в мужчине чувствительность его сосков: как видите, я не забыл ничего, ни одной мелочи из их каталога страсти). Достаточно сказать, что дело было сделано; в ту ночь любовники не вернулись домой, в свои постели, так что на этот раз ночь была радостной, а утро оказалось хмурым и печальным.
Откровенность, с которой Вина Апсара публично говорила о вещах сугубо личных — катастрофе своего детства, своих романах, сексуальных предпочтениях, абортах, — была так же важна, как ее дар, — может быть, еще важнее — для сотворения того гигантского, почти подавляюще символического образа, каким она стала. Двум поколениям женщин она служила своего рода мегафоном, через который миру транслировались их общие секреты. Одни чувствовали себя освобожденными, другие — выставленными на всеобщее обозрение; и те и другие ловили каждое ее слово. (Мнения о ней мужчин тоже не совпадали, хотя все были зачарованы ею; одни страстно желали ее, другие делали вид, что им отвратительна эта шлюха; многие любили ее за ее музыку, другие ненавидели по той же причине — ведь то, что вызывает великую любовь, неминуемо вызывает и ненависть; многие опасались ее языка, другие превозносили ее, заявляя, что их она тоже освободила.) Но так как она часто меняла свои мнения, отказываясь от яростно
