Когда убивают лошадь, то делят ее так: десять человек, собравшись вместе, рассекают тушу на четверти, три четверти отдают своим товарищам, себе же оставляют одну заднюю четверть. Режут эту четверть на большие лепешки, толщиной не больше двух дюймов, кладут эти лепешки на спину своего коня, седлают его, затягивают крепко подпруги, садятся верхом и ездят так два-три часа, потом, сойдя с коня, снимают седло, сгребают с мяса кровавую пену, коею любят смачивать свою пищу, снова кладут эти лепешки под седло и снова скачут на коне два-три часа, и после того эти мясные лепешки становятся как пареные. Это излюбленная пища татар в походе, как они поясняли мне. Пьют татары кобылье молоко, оно заменяет им горелку и вино. Однако мурза Карач-бей, гостями которого мы были, весьма обрадовался, когда есаул Лисовец подарил ему круглую флягу горелки, настоенной на кореньях. Тут же, при нас, мурза выпил полфляги, прищелкивая языком, вскоре охмелел, упал на ковер и захрапел.
Есаул вручил гетманское письмо хану. Властитель орды и Крымского царства, коему многие прославленные князья платят дань, восседал на подушках, окруженный мурзами. Есаул говорил, я переводил. Хан сидел, уставясь в землю. Видимо, он малого роста, хотя судить о сем трудно, ибо он ни разу не поднялся. Весь он точно из одного сала – жирное лицо, жирные руки, жирные глаза. На нем был шитый золотом ало-бархатный халат и невысокая соболья шапка, обложенная драгоценными камнями. Окончив говорить, есаул передал грамоту визирю, визирь дал хану, тот развернул, недолго глядел на нее и возвратил есаулу. Так же не поднимая головы, хан сказал, что быстрее двигаться с ордою не может, понеже здесь корма нет для коней и пищи для войска. Сказал он, что гетман не сдержал своего обещания обеспечить орду всем, что потребно, и, мол, если бы не его ханское слово, то он приказал бы брать все потребное в селах и городах... Хан был сердит, слова будто клокотали у него в горле. Потом он поднял голову, и я увидел его глаза, холодные, точно были они из зеленого стекла. Отпуская нас, хан подобрел и велел подарить есаулу коня, а мне – седло и сбрую.
Дознались мы от мурзы Карач-бея, что за несколько дней до нашего прибытия в ханскую ставку отсюда уехали королевские послы и что хан обещал им удержать гетмана от битвы и обратить оружие вместе с гетманом против Московского царства, чтобы воевать Казань, а королевские послы за то обещали хану помощь от короля.
Эта весть опечалила есаула. Мы решили немедля оставить табор и скакать к гетману, но вот уже третий день, как визирь нас не отпускает, словно мы его пленники. Есаул говорит, что визирь делает это нарочно, чтобы мы ничего не рассказали гетману, пока польские послы не доберутся до королевского лагеря.
Вчера ночью проснулись от рыданий. Невдалеке от нашего шатра кто-то плакал, причитал по-нашему. Мы с есаулом пошли узнать, что случилось.
Доведались что татары сделали наезд, забрали в плен десять дивчат.
Есаул пошел к Карач-бею, говорил ему:
– Так союзникам поступать не гоже.
Карач-бей зевал и чесался.
– Сие есть военная добыча, – сказал он, повернулся к нам спиною и повалился на кошму.
Есаул выругался, плюнул, и мы пошли прочь.
Нынче пришел сейман от визиря и позвал есаула. Вскоре есаул возвратился и сказал мне:
– Собирайся в дорогу.
На этом заканчиваю. Будет время, еще напишу'.
'И ю н ь. В таборе прошел слух, что сотник Крыса подговаривал старшин оставить гетмана и перекинуться к королю. Говорил он, что король дарует всем волю и каждому даст по сто злотых и шляхетство. Сотника Крысу схватили, допросили и казнили смертью. Об его измене объявлено в полках гетманским универсалом.
Поймали монаха, который в полку Громыки рассказывал казакам, будто шел он из московской земли и своими глазами видел, что нам в тыл идут стрелецкие полки со многими пушками и что стрельцы уже вступили в Конотоп, а Радзивилл осадил Киев.
Казак по прозванию Гуляй-День того монаха схватил и привел к полковнику Громыке. Оказалось, что монах – переодетый шляхтич, на допросе он сознался: послали его по приказу Калиновского умышленно разносить дурные вести, дабы страх посеять среди казаков. Лазутчика повесили.
Ночью в таборе случился страшный взрыв. Погибло много, говорят – двести, не то триста казаков, многие ранены. Кто-то злоумышленно поджег бочку с порохом, и весь порох, лежавший вблизи, сгорел. Капуста чинит розыск. Взято под стражу много народу. Гетман разгневался и кричал на Капусту и Коробку так, что было слышно далеко за его шатром.
Через Стырь пришли в табор сто семнадцать поляков. Все в убогой одеже. Говорят, что бегут от панов. Гетман приказал взять их в пехоту, в полк Матвея Гладкого.
И ю н ь, д е н ь ч и с л о м д е с я т ы й. Возвратился из похода казак Мартын Терновый. Рассказывал про повстанцев в Подкарпатьи и про их предводителя, Костку-Напирского.
Гетман едет в ханскую ставку. Мне велено быть при его особе. Сегодня в лагерь пришло еще пятьдесят семь поляков, беглецов из-под Львова. Велено взять их в полк Осипа Глуха.
К гетманскому кухарю Тимку пришел человек в казацкой одеже. Показал ему мешочек, полный злотых. Человек этот уговаривал Тимка всыпать отраву в кушанья гетмана. Кухарь Тимко свалил злоумышленника с ног ударом кулака, связал и позвал полковника Капусту. На допросе злоумышленник упал на колени, плакал. Умолял даровать ему жизнь, признался, что послан он сюда по приказу канцлера Лещинского.
И ю н ь, д е н ь о д и н н а д ц а т ы й. Гетман беседовал с ханом в ханской ставке. При гетмане были Капуста, Выговский, Богун, Мужиловский и Золотаренко. Хан укорял гетмана, что напрасно не слушает он короля, своего повелителя, а замыслил злое против помазанника божьего и что гетман хана обманывает – только требует от него помощи, а сам ему не помогает, чтобы пойти воевать Москву. Гетман отвечал хану:
– Зачем про Москву говоришь, если король и паны тебе дани не платят уже второй год, а канцлер похвалялся: мол, окончится война Венеции с султаном, все пойдем оружно на Крым и оставим там только пепел да камни, а хана гусары Потоцкого на веревке в Варшаву приведут.
Хан вскочил на ноги; теперь я увидел, что он действительно очень малого роста. Он размахивал кулаками, клял короля и канцлера и угрожал всех их отдать на галеры, но все-таки сказал гетману:
– После похода на короля пойдешь со мною вместе на царя московского.
На это гетман ничего не ответил. Потом Выговский развернул карту, и все начали подробно обсуждать, как действовать войскам гетмана и хана. На совете у хана приговорили: удостоверясь, что король с войском двинулся из Сокаля на Берестечко, выслать спешно несколько конных отрядов с пушками и, когда королевское войско будет проходить через болота, которые лежат между Сокалем и Берестечком, запереть его в этих болотах и дать на том месте бой. Порешили так, что сначала ударят казаки, а потом их поддержит хан.
Потом хан был в гостях у гетмана. Капусте удалось разведать: после отъезда гетмана, визирь послал гонца в польский лагерь, к канцлеру Лещинскому.
И ю н ь, д е н ь ч и с л о м д в е н а д ц а т ы й. Разведка донесла, что войско короля уже стало на левом берегу Стыри и начало переправляться на правый берег. В тот же день Богун ударил на полки Вишневецкого. На утро другого дня пришли вести, что Богун разгромил две хоругви и принудил врага бежать. Эта весть обрадовала гетмана. Казаки Богуна привезли королевский виц о посполитом рушении. В нем писано по-печатному:
«Друзья, ныне настал срок справедливо отомстить бунтовщикам за надругательство над римско- католическою церковью и спасти право и честь Речи Посполитой. Я, ваш король, буду при вас неотлучно: или уничтожим подлых хлопов и возвратимся домой с победой, или поляжем здесь, защищая свою волю. Лучше смерть, чем неволя у хлопов, на посмешище всем народам».
Гетман приказал читать тот виц по всему войску.
– Пусть знают казаки, – молвил гетман, – что задумали король и паны.
Королевский виц читали в полках. Многие разъярились на короля и шляхту и только и говорили: «Хотя бы скорее битва!»
Да поможет бог этим отважным сынам!
