Постепенно он забывал рейс и все, что там было, и все, что было после. Пустота в душе росла, и душа переставала болеть.
Погожим августовским вечером он сидел на крыльце, отгоняя веточкой комаров – и не кусаются, а все ж таки вьются, пищат, стрешный их расшиби. Садящееся солнце золотым прозрачным дымом дымилось в соснах. Доносился уютный говорок реки на порогах, птицы тилинькали, по коленям и по земле скакали белки. Никто не поверил бы, что этот человек летал на Лебедь и Эридан.
Из деревьев бесшумно выступили четверо и замерли, глядя на Коля и скит.
– Однако, – пробормотал Коль, вставая. Сердце словно окатили кипятком. Белки шарахнулись, широкими прыжками улетели в лес.
Пришельцы были грязны и заляпаны болотной тиной, будто лешие.
– Где ж это вас так-то растрепало?
Те молчали. Помолчал и Коль, стараясь выровнять сразу сбившееся дыхание.
Я – дед. Столетний лесовик. Ни о чем не думаю…
– Идите-ко сюды… – проговорил он. – Да не молчите вы! Небось телепатируете в меня? Слыхал, слыхал я про это, лет с полста назад был у меня один – тоже вот эдак все таращился. Ан без толку! Я тут сто лет живу, вы со мной, ежели сказать чего желаете, так вслух будьте ласки, горлушком. Заходите, вам, я вижу, помыться самый час…
Те приблизились. На вид им было лет по семнадцать. Из-под грязи на лицах сиял восторг.
– Дедушка, – нерешительно сказал один, – а…
– А у нас скорди сломался! – перебив, радостно объявил второй, и по голосу он явно был девчонкой.
– Да ну? – удивился Коль. – А тот парень говорил, они не ломаются.
– Пятьдесят лет назад скорди не было, – сказал первый насупленно.
– А можа и не было, – согласился Коль, стараясь не подумать лишнего. – Можа, чего другое не ломалось.
Они засмеялись.
– Деда, – спросил потом первый, – а как тебя зовут?
– Зовут? – Коль поскреб в затылке, лукаво глядя на гостей в прорезь между свисающими на лоб патлами и карабкающейся к глазам бородой. – А я энтого и не помню… можа, Иван, а… а можа – Семен…
Они опять засмеялись. Это было восхитительно: седой заросший дед, такой древний, что не берет телепатемы, с веселыми коричневыми глазами, живущий в дремучих лесах так давно, что имя свое забыл! Они все принимали на веру.
– А как же нам тебя… э… величать?
– А как вашей душеньке угодно, хошь просто дедом. А вот как мне вас величать?
– Цию, – с готовностью сказал первый. – Фамилия – Пэн.
– Но он еще не сэнсэй, так что можно без фамилии, – с веселым ехидством ввернула стоявшая рядом девчонка.
– Сэнсэй – это у японцев, – терпеливо возмутился Цию. – А у нас говорят «сяньшэн». Сколько раз тебе объяснять?
– Да помню я, шучу просто, – отмахнулась девчонка и назвала себя: – Даума.
– Сима, – здесь была еще одна девчонка.
А четвертый покраснел так, что даже из-под тины проглянуло, застенчиво улыбнулся и поведал чуть ли не шепотом:
– А я – Макбет…
Его товарищи прыснули.
– Ишь ты, – уважительно сказал Коль. – Из Шотландии, небось?
Макбет пылко выпрямился, но ответил опять застенчиво:
– Из Армении…
– Тоже страна, говорят, хорошая, с горами… А уляпались-то вы, интернационал болотный, мать честная! Жертв-то не было, когда падали?
– Да скорди у нас на земле поломался! – радостно объявила Даума.
– Удачно, удачно… Помыться б вам, да одежонку простирнуть… Справитесь?
Другая девчонка – Сима, что ли – неуверенно кивнула с неопределенной надеждой поглядывая на остальных.
– Ну и ладушки. Пошли, тут до речки полтораста аршин.
«Аршин» прозвучал, как музыка.
– А это сколько? – сладко трепеща, спросил Макбет.
– А увидите, чай, – ответил Коль, сам никогда не знавший, сколько в метре аршин или в аршине метров.
Подальше, подальше! Только держаться подальше! После года животной жизни Коля опять била дрожь человеческого страха, предощущения человеческого стыда. Маршал сказал – метров семь, дальше цепляют только гении, а эти на гениев не очень-то похожи!.. Подальше!
А пришельцам было не до того. Они смотрели во все глаза на всклокоченную бороду и на замшелый скит, слушали во все уши древнюю лесную речь, а из сознания Коля до них долетали легкими дуновениями спокойные озера, бурные речки, полные рыбы, оленята, катающиеся с Колем по жухлой осенней траве…
Они пошли. Босой Коль в перезаплатанной рубахе-размахайке, в закатанных до колен штанах вел и безо всякой телепатии чувствовал на своей спине изумленно-радостные взгляды ребятишек.
– Вот она, – проговорил он, и они вышли на тот самый берег, где Лена – царствие ей небесное – когда- то его спасла.
– Ух, какая, – раздался сзади голос Симы. Алая от заходящего солнца вода бурлила. – Здесь бы надо порисовать…
– Заползайте, девоньки, – посоветовал Коль, – а мы за огорочек пойдем, во-он туды. Не заледенейте, водица тут студеная…
– Не заледенеем, дед, – заверила Даума, и тогда Коль с парнями удалился, перевалив через береговой холм, на котором, обнажив длинные стоячие жилы корней, кренились над потоком тяжелые золотые сосны.
– Тут и вы стирайтесь.
Парни послушно разнагишались – с одежды хлопьями отваливалась просохшая грязь.
– К скиту дорогу найдете?
– Куда? – спросил Цию.
– К дому.
– Найдем.
– Тогда я пошел ужин варганить. Только живей, а то как раз лихоманку подхватите!
Поспешно развел огонь, поставил ужин – картофель со своего огорода и копченая лососина. Потом, вспомнив, бросился к скорди, вскрыл пульт и вытащил интераптор. Теперь не взлетит, хоть тресни. Закатил блок под крыльцо, вернулся в скит.
Там было полутемно, легко пахло жарящейся картошкой. Достал из погреба баночку маринованных огурцов. И тут множественно заскрипели ступени крыльца, и в дверь вежливо постучали.
– Забирайтесь, – сказал Коль самым радушным голосом – и внутрь буквально ворвались гости в мокрых насквозь, но чистых одежках, красноносые и продрогшие до костей. – Эка вас разобрало! Ну, давайте к печурке, она теплая…
Они не ответили – возможности не было – только закивали судорожно и, трясясь, прильнули. Коль, посмеиваясь, созерцал. Теперь можно было, слава богу, разобрать, кто парень, кто девка. Невысокая, коренастая, с черными жесткими волосами – Даума. Монголка, наверное. Тоненькая, гибкая, длинные волосы мокрыми веревками приклеились к спине и узким плечам – Сима. Высокий, тощий, носатый, губастый – Макбет. Цию похож на Дауму – тоже крепко сшит, скуласт, только повыше, почти с Макбета.
– Вам ведь, робятки, придется застрять здесь, – Коль заполз в дальний угол: авось пси-слышимость похуже. – Мой скорди навряд полетит. Автомат с продуктами придет только через неделю. Так что…
