дремучем лесу одни-одинешеньки… Мы не врали! Но если хочешь…
– Что ж ты словами спрашиваешь, красавица? Али я нечетко мыслю?
Она помедлила, будто прислушиваясь.
– Ты и хочешь, и не хочешь. Разве мне… нам выбирать?
– Тебе, – честно сказал он.
Она не нашлась, что ответить словами. А что она подумала – знать ему было не дано.
– Ты знаешь, как я к тебе отношусь? – спросил он.
– Да, – ответила она мгновенно.
– Как?
– Как Макбет.
Коль закашлялся смехом. Да если бы он был способен чувствовать то же, что этот мальчик!
Она слышала его.
– Я для примера сказала… Чтобы не называть словами, – и вдруг храбро разъяснила: – Я знаю, тебе нужно все… всю… прямо сразу.
Запнулась. Конечно, уже услышала, что он хочет спросить. Но ждала, когда спросит вслух – из вежливости? Из сострадания к его уродству? Из уважения? Пес их разберет…
– Из уважения… – едва слышно сказала она.
– У тебя уже было это? «Все… всю»?
– Нет.
– Хотела бы?
Она пожала голыми плечами, и он вдруг всполошился: майка, юбка коротенькая, так легко девчонка одета ночью – но она ответила сразу:
– Нет, что ты, не замерзла… Как можно хотеть этого отдельно? Полюбить хотела бы. Тогда было бы и «все-всю», и многое другое. Полюбить хотела бы… Так, чтобы с ума сойти, чтобы стлаться…
– Зачем?
– Ты разве не знаешь? – она посмотрела удивленно. – Потому что станет для чего жить. Потому что все начнет получаться. Потому что даже то, что и так получалось, станет получаться вдесятеро лучше.
– Откуда ты знаешь, раз не было?
Она опять пожала плечами.
– По другим вижу.
У него дернулись, кривясь, губы.
– Красиво говоришь. Но даже если и так – это дела молодые. В моем возрасте и положении все иначе. Надо притиснуть девушку, побарахтаться чуток… – и по делам. Чтобы излишнее возбуждение не препятствовало надлежащей колке дров.
Она вздрагивала от каждой фразы, словно он ее хлестал. Как Светка. Долго не отвечала.
– Если бы ты чувствовал, Коль, какая это боль – слышать душой не то, что слышишь ушами. Это рассогласование… кажется, душа взорвется от какого-то отчаяния. Я не могу объяснить… Пожалуйста, говори, что думаешь!
– Я не знаю, что я думаю!! – заорал Коль на весь лес и даже ладонями ударил себя по вискам. – Не знаю!!
– С той женщиной, Светкой…
– Ты и про нее знаешь?!
– Но ведь ты сам только что это вспоминал…
Он даже застонал, замотал головой от муки. И без сил опустился на мягкую хвою, засыпавшую землю. Сима сразу же села рядом с ним.
– Не садись на холодное, дурочка. Сыро.
Лучше сядь ко мне на колени, непроизвольно подумал он, но, конечно, вслух не сказал.
А она, глядя ему прямо в глаза, легко пересела к нему на колени.
Ягодицы были упругими и теплыми. И, несмотря на то, что в горле пересохло от этой невероятной, ошеломляющей близости ее «всего-всей» к его сразу напрягшемуся телу, где-то в водовороте мыслей успело мелькнуть едва ли не отцовское: да, вроде бы не замерзла… Он запрокинулся, отстраняясь; обеими руками оперся на землю позади себя. Хрипло сказал:
– Вот это зря…
– Сама не знаю… – невнятно пробормотала она, и ему показалось, что она задыхается так же, как он.
Он не знал, что делать дальше. И тут опять мелькнуло: все-таки их прислали. Но Сима закричала в ужасе:
– Нет, Коль, нет!
Вскочила. Встала над ним, прижав кулаки к щекам и опять вздрагивая всем телом.
– Зачем?..
Он тоже поднялся. Откинулся спиной на сосну. Ноги дрожали после этого мимолетного почти обладания.
Сима глубоко вздохнула, успокаиваясь понемногу. И вдруг словно заботливая мама провела рукой по его голове.
– Какая глупость…
– С ума сойдешь с вами.
– Почему ты так боишься?
– Потому что невозможно быть хуже всех. Невыносимо.
– Да что такое хуже? С той женщиной… – она вдруг осеклась и сказала через секунду: – Наверное… Так бывает.
Потому что Коль подумал: как они похожи, Светка и Сима.
– Ей я сказал, что она на кого-то там похожа. А вы действительно… не по внешности, нет… Я не вру!
– Я знаю, Коль. Я хотела сказать, – проговорила она настойчиво, – что у тебя с нею было это… как ты говоришь… притиснуть и… облегчиться. Но ты и на колени готов был встать перед нею. И защитить был готов, когда чувствовал, что ей больно, только не понимал, отчего. Неужели ты этого не помнишь? Неужели не успел заметить? Почему замечаешь только плохое?
– Наверное, потому, что хорошее как бы само собой разумеется.
– Ой, далеко не само собой!
– Ну, как бы. А плохое – стыдно, фиксируешься на нем, надо, чтобы его никто не заметил…
– Да почему? Ведь так самому тяжелее!
– Вот! – Коль даже пальцами прищелкнул. Они наконец добрались до сути, до сердцевины. – Послушай. Есть масса вещей… не только в делах любовных, просто я тебя хочу зверски, поэтому мы на них зациклились…
Она вдруг словно засветилась в предрассветной мгле.
– Ох, Коль… какое счастье, когда ты говоришь, как есть!
Он на секунду даже с мысли сбился.
– Не перебивай старших.
– Не буду, не буду. Но правда, ты запомни это…
– Есть масса вещей, которых про человека никто, кроме него самого, знать не может… не должен!
– Почему, Коль?
Он ответил не сразу. Для очевидного не находилось слов.
– Потому что, если будут знать, станут относиться хуже.
– Почему?
– Как почему? Ты что, издеваешься надо мной? Потому что такие вещи делают или думают только плохие люди!
– Но если их делают иногда все люди, значит, это неправда. Все люди не могут быть плохими. Они – люди, и все!
– Ну, нет, не так просто! Вот Всеволод. Отличный мужик! Серьезно. Можешь ему это передать при
