– Ха, драгоценность! Торчит ни к селу ни к городу…
Дима почесал щеку.
– Айда взорвем, – предложил он. – У меня ребята есть знакомые, пару грузовиков с ТНТ подбросят к рассвету…
Она блеснула очками в его сторону и впервые улыбнулась. Правда, еще не настоящей своей улыбкой. Этим губам сухая ирония не шла. Но все-таки уже улыбнулась. Сказала:
– Рук марать неохота.
Подождала.
– Шокирует?
– Ясное дело.
– Ну да, вы – художник. Чем бесполезнее, тем лучше. Наверное, слюной исходите от сфинксов?
– Слезами, – ответил Дима. – Стояли они в Фивах, горюшка не знали, а тут на воздусях кислоты плавают, перегары, выхлопы, и от эдакого амбре за полсотни лет они истрепались больше, чем за предыдущие тысячи.
– Следовало ожидать, – сказала она после короткого размышления. Помолчала. – А зимняя канавка меня вообще убила и к месту пригвоздила. Там не то что взрослая женщина – ребенок не утонет.
– Это в связи с загрязнением среды, – серьезно заметил Дима. – Во времена Лизы было значительно глубже.
– Вы-то откуда знаете?
– Я в команде был, которая ее вытаскивала. Зеленая такая, осклизлая, карасями изгрызенная…
Сказав про карасей, Дима вспомнил, что не ужинал, и немедленно захотел есть. Но он шел ровно, и все посматривал – не становится ли нежнее строевая походка подруги? Нет, но раскованней и более усталой.
– Я вам соврала, – вдруг сказала Галка.
– Когда это вы успели?
– Меня зовут Инга.
Дима качнул головой.
– Позвольте документик.
– Что?!
– Я очень нехорошо отношусь к тем, кто на ходу меняет имена.
Она опять скривила губы и, остановившись, сунулась в сумочку. Дима тоже встал, созерцая дивное зрелище, прелесть которого неожиданно стала ему доступна. Прежде вид девушки, роющейся в сумочке, раздражал.
– Прошу вас, – сухо сказала она, протягивая паспорт.
Он открыл – действительно Инга. Таманова Инга Витальевна. На фото Инге Витальевне было лет пятнадцать. Маленькая девчонка со свешенной на лоб челкой беспомощно и чуть испуганно щурилась.
С трудом Дима подавил позыв изобразить пытливое милицейское лицо и, как бы в шутку полистав паспорт, заглянул в графу «семейное положение».
– Инга по-японски – карма, – задумчиво сказал он, возвращая документ.
– Что?
– Карма. Есть такое понятие в буддизме, я думал, всякий знает.
– А ну-ка, назовите число «пи» с точностью до десятого знака!
– Что? – удивился Дима. Она победно сверкнула очками и сказала: – Я думала, всякий знает.
Дима улыбнулся.
– Как бы квиты, – проговорил он. Подумал. – Это закон распределения душ умерших для следующего воплощения.
– Да, для нашей жизни такое знание совершенно необходимо, – съязвила Инга.
– Каждый поступок, – будто не слыша, продолжал Дима, – ставит твою душу на один из миллиона возможных путей, по которому после твоей смерти она пойдет. И в конце каждого из путей – какой-то будущий человек, будущее животное, будущее растение…
– И будешь баобабом тыщу лет, пока помрешь.
– Вот именно. И каждый поступок перещелкивает стрелки с одного возможного пути на другой, в лучшего или худшего человека, в благородное или мерзкое животное… Итоговый вариант пути – это и есть карма. Фактически «инга» – это судьба. Только не данной жизни, а будущей, посмертной.
Слова были как удар. Он сам это сказал, сам. Я даже зажмурился на миг от какого-то мистического, суеверного трепета. Он опять все знал наперед.
Сам не подозревая об этом.
– И которой уже Инге вы вбиваете клин столь охмурительной информацией? – ершась уже без всякого желания, и потому с какой-то совсем нелепой грубостью, спросила девушка.
Дима покосился на нее. Глядя вперед, Инга поджала губы.
– Фи, Элиза! – проговорил Дима с жеманным возмущением а-ля доктор Хиггинс. – Что за тон, что за манеры! Единственная Инга, с которой я был более или менее знаком, – это Инга из Германовской «Операции „С Новым годом“.
– Герман – это что, писатель? – после паузы спросила Инга. Дима даже слегка растерялся.
– Ну да, – подтвердил он, придя в себя. – Но героиня «Пиковой дамы» утопилась в Зимней канавке не из-за него.
Инга фыркнула.
– Вы меня уже совсем за дебилку держите?
– Нет! – возмутился Дима. – Не совсем!
– И на том спасибо. Послушайте, куда вы так несетесь? Я же не иноходец!
Дима сразу замедлил шаги.
– Простите, я как-то запамятовал, что вы не иноходец.
Она опять фыркнула.
– Вот фырканье меня и сбило с толку, – пояснил Дима. – Оно типично лошадиное.
Она чуть было не фыркнула в третий раз. Задавила фырк в зародыше и только махнула блеском очков в Димину сторону. Дима тихонько засмеялся, с наслаждением глядя на нее.
– Ну что вы так смотрите? – спросила девушка, чувствуя его взгляд щекой. – Профессиональное?
– Оно, – подтвердил Дима.
– Не понимаю… Давайте пойдем немного быстрее.
– Ну, елки-моталки, с вами совершенно невозможно дружить! – Дима всплеснул руками. – То медленнее! То быстрее! С ума сойти. Если вы и во всем остальном так…
– Я замерзаю немножко, – объяснила она совсем уже мирно, даже виновато. – Ноги устали и не идут, поэтому хочется идти медленнее. А по ребрам мороз, платьице-то пшик, марлевка… поэтому хочется идти быстрее.
– Ясно, Судьба, – с пониманием сказал Дима, и я опять вздрогнул. – Был бы пиджак – накинул бы…
– Я бы не взяла, – ответила Инга. – Ох, неужто доберусь сегодня до подушки?
– Гарантирую, – заверил Дима.
Она пождала губы.
– Я свою имела в виду, – сказала резко.
– Ясно дело, – удивился Дима, не поняв.
Даже в темноте было видно, как она покраснела. И сама же вспылила. Огрызнулась:
– По сторонам смотрите, а не мне на ноги!
– Я не только на ноги.
– Не важно. По сторонам. Когда останавливают движение?
– Успеем.
– Не верю я вам, ох, не верю! И такси, как назло, ни одного… По каким закоулкам вы меня таскаете?
– Послушайте, Инга. Неужели у меня такой мерзкий вид?
Она печально усмехнулась. Но это тоже была еще не настоящая ее улыбка.
