так смотрит. Даже голову в плечи втянул.
Лёке стало невыносимо жалко старика.
С той храбростью, какую дает предельное отчаяние, Обиванкин, стараясь говорить непринужденно и твердо, произнес, не выпуская ручку дверцы:
– Мы же с вами договорились, что едем в Москву вместе, только не успели обговорить детали.
Лёка мгновение помолчал, потом сказал:
– Ребята, располагайтесь сзади. Со мной господин Обиванкин сядет.
Личный шофер доставил Аркадия Акишина домой, на Петровскую набережную, около восьми часов вечера. Наиболее стойкие и целеустремленные любители фуршетов еще остались фуршевать в научном центре до состояния полного отдохновения или, разбившись на приватные группки, расползлись кто куда продолжать празднование славной годовщины наособицу; но главный ученый, еще в начале заседания собиравшийся сделать то же самое с избранным кругом ближайших приверженцев, резко поменял планы – и сбежал, как только это оказалось мало-мальски приличным.
Казалось, он достиг всего, о чем лишь можно было мечтать.
Но в душе неизгонимо квартировал, то притапливаясь в мутной жиже размеренного рутинного администрирования, а в моменты акишинских триумфов и вовсе подныривая под нагромоздившиеся на ее поверхности размокшие доллары и евро, то вновь неторопливо выявляясь из глинистой глубины, – страх. Точно леший. Водяной, да. Жуткая грязная харя раздвигала злорадно подергивающимся пятачком вороха опавшей зелени и скалилась из-под них: вот сейчас, вот! Ужо берегись!
Это отравляло все.
Однажды Акишина уже схватили за руку. Казус случился давным-давно, летом девяносто первого; не помогли ни покровители из Минобороны и Комитета, с которыми он честно делил умопомрачительные ассигнования по сверхсекретным статьям, ни торопливое кликушество в Совмине насчет того, что, ежели Акишина хоть пальцем тронут, Америка нас обгонит… Вдруг пришли те, кто все знал. Нет, даже не так, еще хуже: пришли те, кто знал, безусловно, совсем не все, но умел узнавать то, чего не знал; то, чего никто еще не знал. Пришли те, кто умел узнавать, откуда берутся нейтрино, почему горят звезды, что за нечистая сила заставляет парить сверхпроводники… И высекли, как мальчишку. Не миновать было тюрьмы, но Господь услышал его молитвы и послал помощь оттуда, откуда ждать ее и в голову не приходило: развалился Союз, и стало не до Акишина и вообще не до тех, кто годами доил казавшуюся неисчерпаемой союзную казну. Начался лихорадочный и уже вполне легальный дележ ее остатков – какие там расследования…
Но с тех пор страшная харя чуть ли не каждую ночь подмигивала из мутной жижи, лишая покоя и даже намека на счастье: ага, вот ужо! вот придет тот, кто знает! с таким треском вся твоя шарманка лопнет – костей не соберешь!
И сегодня он пришел.
Акишин не сразу вспомнил, кто тот худой потрепанный старик, с которым он столкнулся в зале, где не могло быть таких, как он, просто не могло. Откуда он там взялся? И главное, с какой целью?
Да к тому же под ручку с известным журналистом, а тот, как отметил еще с трибуны острый, наметанный на такие вещи глаз Акишина, строчил в своем блокноте полтора часа кряду, не переставая.
О чем они говорили? О чем сговаривались?!
«Камю» и «Гленливет» не лезли в горло…
Не переодеваясь в домашнее и даже не разуваясь, Акишин торопливо сел к столу, включил ноутбук – не им придуманный, не им, а такими, как тот, кого не должно было быть нынче в зале! И, едва засветился экран, зашелестел по клавиатуре пальцами.
Главное – ничего не упустить. Правильно выстроить логическую цепочку.
Давно запятнал и разоблачил себя красно-коричневыми высказываниями, например:
«Советская наука является одной из наиболее мощных и динамично развивающихся в мире…»
Не располагаю точной и исчерпывающей информацией, но, по некоторым признакам, имел отношение к ракетостроению, следовательно, к военно-промышленному комплексу, следовательно, вполне может оказаться военным преступником и подлежать юрисдикции Гаагского трибунала…
Неизвестно, где он провел все эти годы и чем занимался…
Следовало бы выяснить по крайней мере, каким образом и с какой целью он оказался на закрытом заседании…
Может представлять опасность…
Вызывает недоумение явный недосмотр компетентных органов…
Завершив составление документа, Акишин перечел его, заменил несколько выражений более точными и простыми – и «Сократом» перевел на английский. Цену программам-переводчикам понаслышке он знал: например, московский топоним Теплый Стан они переводят «warm figure» (хорошо хоть, не «warm body») – но делать было нечего: сам главный ученый в приемлемой степени не знал ни единого иностранного языка, а уважение, выказанное адресату, – важнее грамматики. Потому что это не просто адресат. Выказать уважение главному языку демократии – все равно что выказать уважение самой демократии.
И электронной почтой отправил письмо по далеко не всем известному адресу в наблюдательный отдел Международного фонда содействия развитию славянской письменности.
Все заняло каких-то сорок минут.
Страх унялся.
Чуть-чуть.
Конфиденциально
…Как человек, выросший в демократическом обществе и всей душой исповедующий его ценности, я питаю глубокое отвращение ко всем типам полицейского государства и ко всем видам тотального полицейского надзора. Я понимаю, что по большому счету такой надзор ничем не может быть оправдан и в исторической перспективе он раньше или позже повсеместно сойдет на нет.
Но, с другой стороны, мы должны исходить из реального положения вещей. Большинство квазигосударственных образований, возникших в настоящее время на построссийском пространстве, все еще населены в основном представителями русской народности, а также народностей, духовно близких русским. Они до сих пор не избавились от пережитков православно-имперской ментальности. Несмотря на повсеместное утверждение там демократических институтов и процедур, от них можно ждать каких угодно рецидивов. За ними нужен, говоря по-русски, glaz da glaz…
Никто нас не ненавидит. Никто не строит тайных козней со специальной целью истребить Святую Русь или, скажем, православие. Все эти мотивации слишком возвышенны, слишком эмоциональны для современной политики. Они еще работают на индивидуальном уровне (какие-то арабы ненавидят Израиль, какие-то русские ненавидят Германию и пр.), но там, где царит лишь стремление к собственной выгоде, там, где думают только о себе – а как раз так строится международная политика, – столь величавым и мрачным страстям места нет. Так что по этому поводу можно успокоиться.
Однако ж забота о себе может принимать разные формы. Уж так скроили небеса наш глобус, что единственным реальным конкурентом США по ресурсам своим (а к ресурсам я отношу и интеллектуальный потенциал, или, говоря проще, одаренность народа, которая столь же от природы, сколь запасы нефти или древесины) является Советский Союз. А кто любит единственного конкурента? Кто может искренне желать ему добра?
Представим себе, что в доме, который мы считаем своим, вдруг ни с того ни с сего завелся не жучок, не паучок, не хомячок и не мышка, которых можно либо легко прихлопнуть, либо приручить для развлечения, – а целый другой человек? Не твой родственник или ребенок, а – просто иной, чужой?
Первым порывом, разумеется, будет вышвырнуть его во тьму внешнюю. Однако не получается – кишка тонка. Позвать милицию? Нету такой милиции…
И вот начинается совместная жизнь.
Мы-то знаем, что она может протекать в основном двояко. Можно вежливо улыбаться, встречаясь у
