стеной.
Мужик хохотнул.
– Чего, муж застукал? Или сама вытурила? Ну так все равно ведь уже вытурила, чего теперь-то спешить?
Малянов не ответил.
Больше на улице не было ни души. Пустыня. Тьма. Промозглая морось. Мокро отблескивал асфальт в тусклом свете редких фонарей, время от времени под ногами хлюпало.
Он дошел до аптеки, заглядывая во все дворы, во все парадные. Пару раз даже позвал: «Бобка!!» Туман переварил и это. Аптека, конечно, давно уже была закрыта, внутри – темно. Зачем-то Малянов попытался заглянуть внутрь; покрутился у окон, то вытягивая шею, то приседая, – ничего не разглядел.
Погрозил невидимому небу кулаком, хрипло крикнул в ватное марево, чуть подсвеченное рыжим отсветом близкого проспекта:
– Сволочь!!!
Не помогло.
Он пошел назад.
Грузовик остывал на прежнем месте, заглушив мотор. Задний борт кузова был опущен. Мужик в кузове сидел, свесив ноги, на краю и уныло курил. За его спиной смутно топорщилась рогами деревянная груда, левой рукой он поддерживал стоящий на коленке наполовину пустой стакан. Увидев Малянова, мужик сначала широко заулыбался, потом захохотал.
– Что, земляк? Второй подход к снаряду?
Малянов молча принялся протискиваться. Мужик высунулся над боковым, не опущенным бортом. Поднял повыше стакан и протянул его в сторону Малянова.
– Хочешь? Хлебни для храбрости!
Было около двух, когда Малянов вернулся. На звук открываемой двери меловая, как будто даже поседевшая за этот вечер Ирка вышла из кухни в коридор с сигаретой в руке и стала молча смотреть, как Малянов разувается. Они не проронили ни слова, только обменялись короткими безнадежными взглядами: не нашел? – не нашел; не пришел? – не пришел. Оба вернулись на кухню; казалось – там теплее. Даже сквозь дым отчетливо пахло валокордином. Ирка, похоже, принимала – совсем недавно. Дрожащими ледяными руками Малянов и себе накапал за компанию. Ирка смотрела.
– Ты совсем продрог, Дим, – сказала Ирка тихо. – Я чай согрела, выпей.
– Спасибо. Чай – это кстати.
– Хочешь, я налью?
– Налей.
Чай был горячий, вкусный.
– Сейчас чуть оттаю и пойду опять.
– Нет! – вдруг почти крикнула Ирка и сама испугалась крика. Втянув голову в плечи, искоса поглядела на Малянова, будто прося прощения. – Не надо, Дим. Я сейчас сидела тут одна… Вдруг ты тоже исчезнешь.
– Я не исчезну, – с трудом выговорил Малянов.
Непременный Калям беззвучно пришел к ним и, заглядывая в глаза, жалобно помявкивая, стал тереться о ноги. Даже жрать не просил. Чуял беду.
– Отличный чай.
Ирка благодарно улыбнулась – вымученно, едва-едва.
– Как сейчас печенка?
– Прошла.
– Дай-ка мне сигарету, Ира, – сказал Малянов.
В четверть четвертого из замка входной двери раздалось едва слышное, осторожное позвякивание – и их катапультировало из кухни.
На Бобку страшно было смотреть. Под правым глазом – здоровенный синяк; глаз так заплыл, что его и не видно почти. Под носом и на подбородке – следы запекшейся крови. Не так давно купленная теплая куртка изгваздана была какой-то гадостью, в коридоре сразу завоняло то ли помойкой, то ли моргом; молнию кто-то с мясом вырвал до середины, и теперь она сама по себе болталась между разошедшимися полами.
Бобка неловко вдвинулся в коридор и остановился, глядя на родителей. Так они и стояли некоторое время: они смотрели на него, он на них. Потом низким, напряженным, перепуганным и виноватым голосом он спросил:
– А вы не спите? А я тихонько ключ кручу, думаю, вдруг вы уснули.
Ирку начало трясти.
– Мам, – поспешно сказал Бобка, – я лекарство купил! Вот!
И, судорожно сунув руку под куртку, в нагрудный карман рубашки, он выгреб оттуда, кажется, но-шпу и еще что-то плоское. Протянул ей на раскрытой грязной ладони.
Малянов шагнул вперед и обнял сына, прижал к себе. Бобка ойкнул и дернулся. И тоже обнял отца одной рукой – в другой были таблетки.
