Примером может служить красноречие. Вот как характеризует Эйнхард это качество императора: «Он отличался чрезвычайно большим красноречием и мог яснейшим образом изложить все, что хотел»[293]. Не меньшим даром слова обладал в изображении Адама и Адальберт: «Он отличался… исключительным красноречием». «Красноречие его вплоть до [самой] смерти оставалось таким, что, если бы ты услышал, как он говорит, ты легко пришел бы к убеждению, что все им совершаемое делается по здравом размышлении и наилучшим образом»[294].
Другой пример – щедрость. И у Карла, и у Адальберта она, во-первых, неумеренна, что ничуть их не смущает а во-вторых, направлена на чужеземцев, людей нуждающихся, а не на вассалов или подчиненных. «Он [Карл] любил чужеземцев и уделял большое внимание их приему, так что их многочисленность воистину была бременем (multitudo videretur onerosa) не только для дворца, но и для государства. Сам же он вследствие величия души ничуть не тяготился такого рода бременем (minime grava ba tur)»[295], – пишет Эйнхард. А вот в каких выражениях говорит о щедрости Адальберта Адам Бременский (во втором примере привлекает внимание текстуальное совпадение с «Жизнеописанием», замеченное Ф. Кольманном): «…его щедрость ко всем превосходила меру». «Для обретения земной славы он приближал к себе людей различного рода и разнообразных занятий, а главным образом – льстецов. Огромную их толпу (onerosam mul titu dinem) водил он за собой и ко двору, и по епископству, и куда бы ни шел, утверждая, что многочисленная толпа сопровождающих не только не отягощает его (eum non gravari), но даже доставляет ему превеликое удовольствие»[296].
Ту же особенность архиепископа Адам подчеркивает в нескольких других местах: «богатства, хотя они были весьма велики, он без промедления раздавал незнатным людям, блюдолизам, лекарям, шарлатанам и тому подобным [людям]» (Gesta. III, 36). «Мы нередко видели его в окружении семи или пяти епископов и слышали, как он говорил, что не может без [их] толпы» (Gesta. III, 77). «Он сначала отворял [дверь] всем незнатным и чужеземцам, [а] потом окружал [покои] такой охраной, что посланцы с важными делами и знатные люди мира [сего] иногда были вынуждены против своей воли неделю ждать перед дверями»[297].
Можно проследить и другие параллели. Адам хвалит архиепископа за то же, за что Эйнхард Карла, за упорство и настойчивость во всех делах. Известно, что Эйнхард не раз упоминает об этих качествах императора. Приведу только два характерных примера: «Он [Карл] не имел обыкновения отказываться от начатого или отступать перед лицом единожды предпринятого дела раньше, чем с упорством и настойчивостью завершит то, что намеревался, полным успехом». «Он не отложил вследствие сложности и не испугался вследствие опасности ни одного [дела, ] которое нужно было предпринять или исполнить»[298].
Адам тоже всячески подчеркивает твердость Адальберта в достижении своих целей: «Бесспорна поразительная активность [этого] человека, не принимавшая отдыха; она, занятая весьма великими трудами, никогда не знала истощения ни в епархии, ни вне ее (domi forisque)». «Он предпринял столько трудов при дворе, столько вместе со своими сторонниками проявил усердия в военных походах во всевозможные страны ([все это] по собственной воле), что, дивясь неутомимому упорству этого мужа, цезарь стал приглашать его на все советы, [касающиеся] государственных дел, можно сказать, как главного советчика»[299].
Эта твердость духа проявилась и у Карла, и у Адальберта в преддверии смерти. Каждый из них, несмотря на нездоровье, не сидел дома, а странствовал. Эйнхарад: «Он [Карл, ] по своему обыкновению, хотя и ослабленный старостью, отправился поохотиться недалеко от ахенского дворца»[300]. Адам: «Итак, достигнув высшей славы, [архиепископ, ] хотя и страдал от частых телесных недугов, но не желал отходить от государственных дел [и] на носилках сопровождал короля [в путешествиях] от Рейна до Дуная и оттуда в Саксонию»[301].
Похожими были привычки франкского императора и гамбург-бременского архиепископа в том, что касалось принятия пищи. И Адам, и Эйнхард (правда, в разной связи) упоминают о том, как их герои воздерживались от еды. Эйнхард: «Он [Карл] был умерен в еде и питье, но в питье более умерен… однако он не в такой степени мог воздерживаться от пищи и часто жаловался, что пост вреден его телу»[302]. Адам: «Сам он [Адальберт] временами покидал сотрапезников, не отведав ни крошки»[303].
Как Карл, так и Адальберт любили чтение и музыку за обедом. Вот каковы были литературные пристрастия Карла: «За обедом он слушал либо какую-нибудь музыку, либо чтение. Ему читали истории и [повести о] деяниях древних. Он любил и книги святого Августина, в особенности ту, что называется “О граде Божьем”»[304]. Несколько иными предстают под пером Адама вкусы Адальберта: «А возлежа за столом, он услаждался не столько едой и питьем, как фацециями, либо историями королей, либо замечательными изречениями философов… Изредка он приглашал музыкантов, однако [лишь] иногда считал их [присутствие] необходимым для того, чтобы отогнать тревожные раздумья о делах»[305].
Различным было отношение двух героев к врачам, но и Эйнхард, и Адам Бременский упоминают о том, каким являлось это отношение. Карл не прислушивался к советам лекарей: «И тогда он чаще поступал по своему разумению, чем по совету лекарей, которых почти ненавидел, потому что они рекомендовали ему отказаться от принятия в пищу жареного, к которому он привык, и приучаться к вареному»[306]. Адальберт, наоборот, любил врачей, испытывал на себе разные лекарства, хотя временами и пренебрегал лечением: «У него царили одни лишь лекари». «Стремясь восстановить крепость тела с помощью медиков, он испытывал все новые лекарства, от чего у него вскоре развилась [еще] худшая немочь». «За четырнадцать дней до кончины, будучи в Госларе, [архиепископ, ] по своему обыкновению, отказался применить микстуру или кровопускание, поэтому его охватила тяжелейшая болезнь дизентерия»[307].
Создается впечатление, что при отборе сторон жизни Адальберта для включения их в биографию архиепископа Адам Бременский кое в чем следовал Эйнхарду. Если Эйнхард, например, упоминал об определенной черте характера Карла, то об этой же черте характера считал нужным сказать и Адам применительно к Адальберту.
Можно предположить, что при составлении третьей книги Адам, выбирая, о каких особенностях Адальберта ему стоит написать, обращался к книге Эйнхарда и сначала смотрел, о каких сторонах жизни Карла говорит прославленный биограф, а затем переносил его модель на свой материал.
Кроме того, Адам Бременский позаимствовал из «Жизнеописания Карла Великого» некоторые мотивы и ходы мысли. Особенно ярко видны эти заимствования тогда, когда наблюдается также текстуальное сходство. Исследователи уже давно отметили следующие параллели:
Дополним приведенные наблюдения еще более показательными примерами. Одним из признаков великой славы Карла Эйнхард называет то, что иноземные правители, в том числе и византийские императоры, присылали ему письма с выражениями дружбы или покорности: «Он также увеличил славу своего государства тем, что завел дружбу с некоторыми правителями и народами. Ведь он до того покорил короля Галисии и Астурии Альфонса, [заключив с ним] союз, что тот, посылая к нему письма или легатов, наказывал именовать себя при нем не иначе как его вассалом. Также и короли скоттов… называли… его… сеньором. О том, что они были так к нему расположены, свидетельствуют посланные ему письма, которые сохранились… Равным образом и константинопольские императоры Никифор, Михаил и Лев направляли к нему множество посольств, ища его дружбы и союза»[308].
Как Карл «увеличил славу своего государства» дружбой с другими владыками, которые отправляли к нему послания и посольства (а среди них были и константинопольские императоры), так и Адальберт «прибавил к своим успехам» международную известность: «Ко всем этим успехам прибавилось [и] то, что могущественный греческий император Мономах и Генрих Французский, когда они прислали нашему цезарю дары, выразили архиепископу свое уважение за его мудрость и благочестие, а также предприятия, которые вследствие его советов обрели благоприятный исход»[309].
Сразу две аналогии с сочинением Эйнхарда можно обнаружить во фразе, с которой Адам начинает 10-ю главу третьей книги. Вот она: «Он [Адальберт] также предпринял в различных местах многие другие начинания, из которых большая часть сошла на нет еще в то время, когда он был жив и усердно занимался
