закончил фразу. – Вы не хотели бы мне помочь? – Помолчал. Она не прервала его. Значит, можно было продолжать. – Бескорыстно, – он чуть улыбнулся, возвращая ей её слова. – На свой страх и риск. Не рассчитывая даже на простейшую благодарность. Вы мне, я вам… так и помогли бы друг другу.
Она, конечно, поняла, что он имеет в виду. Ее губы чуть дрогнули, и лишь через мгновение она ответила:
– Наверное, нет, Вадим.
– Почему?
– Боюсь, это было бы нечестно.
– Почему? – настойчиво повторил он. Но она не ответила. – Расскажите теперь вы о себе, – попросил он. Но она замотала головой так, что её длинные волосы залетали и заплясали вокруг лица. – Ну почему же опять нет?
– Не могу. Нельзя.
– Устав тайного ордена не велит? – улыбнулся он.
Она затравленно глянула на него.
– В каком-то смысле.
– Кира!
– Это все звучит ужасно пошло, Вадим. Как в сериале каком-то. Но пожалуйста, не спрашивайте!
– О вас спрашивать нельзя. О гуманистах ваших спрашивать нельзя. О чем же можно? Хорошо, я вот что спрошу: почему же эти гуманисты ВАМ не помогут, если они готовы всем-всем так бескорыстно помогать?
Тонкой рукой, уже немного потерявшей точность движений, она тронула свой бокал, но не взяла.
– Потому что сапожник без сапог, – с горечью сказала она. – Потому что никто не может помочь тому, кто сам помогает, – и вдруг её прорвало: – Если бы ему хоть на секунду в голову пришло, что я тоже нуждаюсь! Что мне тоже вот-вот потребуется восстанавливать способности! И творческие, и прочие!!
В голове у Кашинского медленно провернулся некий тяжелый, настывший на долгом морозе маховик.
– Кира. Вы как-то связаны с этим… с «Сеятелем»?
Она вздрогнула. И неубедительно произнесла:
– С каким «Сеятелем»?
– Кира… – потрясенно проговорил Кашинский.
Она решительно подняла бокал и спрятала за ним лицо.
– Вадим, нам лучше не видеться больше, – с усилием сказала она. – Вы мне симпатичны, это правда. Я очень понимаю вас и сочувствую вам, и хочу, чтобы у вас все было хорошо. Это тоже правда. Но лучше нам уже не видеться. Я, собственно, согласилась поужинать с вами именно для того, чтобы это вам сказать. Я не могу. Совестно.
Опять будто из сериала, подумалось ей. Она готова была сквозь землю провалиться. И зачем я только пошла на этот ужин! Надо было сразу, просто. А теперь… Пошлятина.
– Почему? – тихо спросил он.
– Я не могу вам сказать.
И осеклась. Пошлятина! Пошлятина!
Вообще ничего нельзя было сказать. Все ненастоящее. Каждый жест, каждый сорвавшийся с губ звук были от крови, из сердца – но Киру душило смердящее чувство, будто она и теперь непроизвольно, привычно шьет для Вадима очередную горловину. И делалось насмерть обидно за изуродованную этим чувством близость.
Покончить с наваждением можно было лишь одним-единственным способом.
В конце концов, я не изменяю и не предаю. Я просто отказываюсь участвовать в его играх. Я столько лет боролась за единство, подчинялась ему, словно раба – а он даже не видел этого. Теперь мне надо спасать свою жизнь. Не то я так и буду шарахаться от людей, чувствуя постоянный привкус того, что не живу, а только мерзостно и подло притворяюсь. Обманываю. Верчу-кручу людьми.
Да как же у Антона на это духу хватает? Неужели он – ПЛОХОЙ ЧЕЛОВЕК?
– Понимаете, есть люди… очень хорошие, – добавила она, будто сама стараясь убедить себя в том, что говорит, – которые решили, что традиционных способов лечения, всех этих ролевых игр, аутотренинга, внушений – мало. Бывает, что те, кто мог бы ещё очень многое сделать, оказываются не в состоянии творить, потому что по тем или иным причинам устали, обессилели, сломались. Им надо помочь. И, договорившись между собою, держа все в секрете, эти люди, будто ангелы-хранители, носятся вокруг человека, который нуждается в помощи, и на первых порах многое делают за него так, что ему кажется, будто все это он сам. И одновременно провоцируют на усилия, которые человек сам бы поленился совершать. Там сложные методики… Конечно, с точки зрения морали это неоднозначно, но…
Кашинский слушал, напряженно распрямившись и окаменев. Слушал и не мог поверить. А она говорила и говорила; поначалу более-менее спокойно, потом – волнуясь и горячась. Ей тоже оказался нужен добрый слушатель, который все поймет.
– …Это помогает, Вадим, действительно помогает! Вы не представляете, скольких талантливых людей мы вытащили! Из апатии, из отчаяния, из запоев, из полной, казалось бы, утраты ума…
Маховик в мозгу Кашинского провернулся ещё раз. А потом из ледяного вдруг стал раскаленным.
– И все, что со мной в последнее время…
