- Будете готовить приказ? - требовательно спросил Крымов.
Артамонов закряхтел, повернулся к Ловцову. Тот страдальчески посмотрел на Крымова, точно говоря ему: 'За что ты нас мучаешь?'
- Приказ на Сольдау, - добавил полковник. - Я должен сегодня увидеть приказ - это пожелание командующего,
Помещики скисли, Артамонов засопел, подошел к карте, взял циркуль, потом бросил его обратно.
- Ангелы вопияша! - сказал он с горечью. - Хорошо, будет вам приказ.
- Благодарю, ваше превосходительство, - ответил Крымов. - Разрешите покинуть вас. На рассвете я должен выехать к генералу Мартосу.
- Прошу задержаться, Алексей Михайлович. Вы мой гость, мы вместе поужинаем. - Артамонов кивнул на картину, написанную тяжелыми красками, будто обещал угостить кабанами.
Вошел адъютант, доложил, что казаками захвачена команда подбитого цеппелина, - об этом минуту назад доложили по телефону.
- Не верю я этим телефонам? - воскликнул Артамонов. - Распорядитесь доставить сюда кого-то из команды.
Пленного привезли быстро, но, по-видимому, везли поперек седла, как мешок, и он выглядел изрядно помятым. Он был коренастый, темноволосый, смотрел угрюмо. Артамонов спросил его по-немецки, кто он такой.
- Капитан Эрнест Георг Гринер, - ответил пленный.
- Где ваши квартиры?
- В Генрихсдорфе, герр генерал,
- А в Сольдау были?
- Нет, в Сольдау не был.
- Какие части в районе Сольдау.
- Там части ландвера, около двух полков.
- Вы лжете, капитан. Это нехорошо. Нам известно, что в Сольдау дивизия,
- Не думаю, что дивизия, герр генерал. Два полка.
Артамонов махнул рукой, отвернулся от германца, показывая взглядом Ловцову и Крымову, что они могут допрашивать дальше.
- Зачем вы бомбардировали станцию? - тоже по-немецки спросил начальник штаба,
Это было равносильно тому, чтобы спросить 'Почему вы призваны в армию', то есть вопрос в данных обстоятельствах бессмысленный. Пленный пожал плечами, потом сказала:
- Железнодорожная станция... Приказ...
- Понятно, - с многозначительным видом произнес Ловцов. - А как вооружен цеппелин?
- Два пулемета и бомбы... Нам просто не повезло, повредило руль, иначе мы бы от вас ушли.
- От нас вы не уйдете! - сказал Ловцов.
- По нашим сведениям, мы сильно бьем французов, - продолжал пленный. Не ожидали, что они так плохо дерутся. Но мы весьма воодушевлены и рады войне и деремся с удовольствием и за наше существование.
Ловцов ничего больше не говорил.
Крымов попросил дать чистую карту и велел германцу показать маршруты цеппелина и расположение полков у Сольдау.
- Мы не ожидали, что русские будут так энергично наступать и так устойчивы, - сказал Гринер, разглядывая карту. - Вот здесь и здесь, - потом показал расположения полков,
- Ценят нас немцы, - по-русски произнес Артамонов. - То ли еще будет?.. Пожалуй, я приглашу его на ужин, пусть почувствует нашу силу. Как вы думаете, Алексей Михайлович?
- Он уже почувствовал, - ответил Крымов, не поддерживая генеральской блажи.
Полковник помнил о Сольдау и предстоящей поездке в пятнадцатый корпус к Мартосу. Что ему застолье да еще с пленным?
* * *
На рассвете казачья разведка, высланная из-под Янова, прошла по шоссе до Нейденбурга и обнаружила по дороге полное безлюдье, хутора и дворы оставлены, скот, птица, домашнее добро брошено.
С холма открылся в легкой туманной дымке Нейденбург, небольшой, сразу охватываемый взглядом. Несколько высоких каменных построек в его середине делали его похожим на крепостной замок. Казаки вглядывались, потом спустились с холма и пошли рысью к городу. Есть там войска, нет ли - надо было убедиться, подставив себя под выстрелы.
Они подскакали на расстояние выстрела и остановились. Было видно, что улица перегорожена баррикадой, но из двух-трех окон свисали белые простыни с крестами. То ли защищаться хотели германцы, то ли сдавали город - не поймешь,
Урядник Пивнев, тот самый, который был в первой разведке, когда убили Топилина, скомандовал трем казакам пойти поглядеть на баррикаду сблизи. Эти казаки помялись и тут же, загораясь удальством, хлестнули коней.
Вот уже рядом баррикада. Прицелься - и нет пригнувшихся к холкам казаков. Но пока тихо. Вот совсем рядом баррикада. Один вдруг спешивается, подходит к ней, начинает что-то тащить. И другие двое тоже спешиваются, помогают.
Урядник, с облегчением крякнув, послал лошадей вперед, а за ним поюли остальные.
Раскидав шкафы, повозки, ящики, они двинулись по улице к центру. Нейденбург сдавался.
- Ой, богато живут, - сказал Алейников, глядя на витрину, в глубине которой царили облаченные в костюмы и шляпы манекены.
- Ой, дывысь, шо там? - обрадованно воскликнул казак Тараканов. Кажись, граблять!
Возле дома стояла подвода с узлами, а из дома двое мужчин выносили длинный узкий ящик. Увидев казаков, они сунулись обратно, один скрылся в дверях, а второй не успел. Тараканов, как коршун, вцепился в него, ящик со звоном и грохотом упал.
Задержанный был плотный, рыжеватый немец, от страха он начал икать.
Тут же вытащили и второго, молодого парня. Они были похожи, наверное, отец и сын.
Тараканов повернул ящик стеклом вверх, оказалось - часы. И жалко ему стало загубленного добра.
- Своих граблять! - зло вымолвил он и с размаху протянул плетью по спине икающего немца.
- Брось его! - сказал Пивнев. - На конь!
- У, курва, - снова замахнулся казак. - Мы воюем, а он - своих? Я б казнил таких.
Немец кинулся к уряднику, чуя от него защиту, но Пивнев усмехнулся и без замаха легонько тоже огрел его.
- Будешь знать? - крикнул Тараканов, садясь в седло. Алейников хлестнул немецких коней, они понеслись, а казаки порысили назад, к своим.
* * *
Крымов прибыл в Янов к семи часам утра, когда пятнадцатый корпус четырьмя колоннами, побригадно, в образцовом порядке начал движение на Нейденбург.
Измученный лесной дорогой полковник вышел из автомобиля и смотрел на проходившие войска. Он не знал, какое положение у Нейденбурга. Может быть, через три часа эти люди будут в бою, но они спокойны и уверены в себе. Тяжелее впечатление, оставленное Артамоновым, развеивалось. Перед ним была отлаженная крепкая бодрая человеческая масса, то, что и есть самая армия, сплоченные вооруженные люди.
Крымову попался на глаза большой носатый солдат с высоко поднятой головой, выделявшийся из общей массы. И Крымов подумал, что его мысль о сплоченных командирами людях слишком узка без национального и религиозного чувства.
'А какое у этого солдата дело в Восточной Пруссии, для которого требовалось национальное и религиозное чувство? - спросил себя Крымов. Ведь нет такого дела. А он идет как на крестном ходе'.
Значит, было что-то другое. И он еще подумал почти с ужасом: 'Это последний, он внук суворовских
