Но по его голосу Анна Дионисовна ощутила, что он не знает, чего дальше ждать от Викентия Михайловича.
- И еще ненависть к Пушкину! - добавила она.
- Это у него довоенное, - вздохнул Москаль, ему, наверное, было досадно. - С той поры, когда мы боролись с царским режимом... Ну что ты обвиняешь его? Разве убавится от Пушкина? Читай свои лекции. Все будет хорошо.
- От Пушкина не убавится, но как без него бороться с невежеством? спросила она. - Тогда от нас убавится.
- Ладно! Пушкин, Пушкин... - сказал Москаль. - Пушкин это как... Я не знаю, как тебе объяснить... Как знамя, что ли. Сытых, богатых...
- Разве вы не хотите, чтобы народ стал сытым и богатыми. - возразила Анна Дионисовна. - Не отдавайте никому нашего великого поэта... Твой Рылов ограниченный несчастный человек. Он пошел бы и на самосожжение, лишь бы не менять раз и навсегда усвоенные истины.
Москалю было неприятно слушать ее, и он стал уходить от разговора.
- Кстати, - сказал Иван Платонович. - Пойду-ка я в домком, надо похлопотать за григоровского управляющего... Он не прочь работать, но ему нужна квартира.
- Холера ясна! - насмешливо сказала Анна Дионисовна-А Ланге стал пролетарием? Может, он вступил в партию?
- Что ты говоришь?! - ответил Иван Платонович. - Ты же сама была за Ланге.
Она и сегодня ничего не имела против Ланге, понимала, что без помощи старого инженера не обойтись, но показывала мужу, как отнесутся к нему такие прямолинейные, как Рылов.
- Ничего я не говорю, - сказала Анна Дионисовна - Ланге работал еще у старого Григорова... Только боюсь, чтобы нам потом не припомнили, что Виктор ушел с белыми.
- Не припомнят, - сказал Москаль. - Будем надеяться.
* * *
Анна Дионисовна оказалась прозорливее. Но ни она, ни Иван Платонович не могли представить, что в новых условиях примирения и хозяйственной работы загорится вокруг Ланге яростная борьба, в которой бывший управляющий для одних будет символом возвращения к старым порядкам, а для других необходимейшим помощником, и что закончится борьба, как обычно, победой справедливого дела и бедой для втянутых в нее людей.
Как бы там ни было. Москаль не имел под рукой знающего инженера, кроме Ланге, и по этой причине Леопольду Ивановичу следовало простить, что в семнадцатом году он пытался остановить рудник, а потом добросовестно работал на деникинцев. К Советской власти Ланге относился сдержанно, но не враждебно, как и большинство населения страны, с надеждой ожидающее перемен. Он был опытен, работал за одни талоны в рабкооп, проявляя сознательность, б6льшую, чем немалая часть шахтеров. И Москаль видел, что вообще эта отсталая часть хоть и подчиняется решению общего собрания, но толку от нее мало. Поэтому, когда в нарядной был найден донос, называющий Ланге белогвардейским прихвостнем и требующий убрать его с рудника подобру-поздорову. Москаль надеялся, что обойдется. Накануне у Ланге была в нарядной стычка с картежниками, он заставлял их идти на работу. А кто из шахтеров любит, когда его заставляют? Ну поругались-помирятся, думал Москаль, успокаивая Ланге.
У Москаля были свои неприятности. Рылов все настойчивее обвинял его в политической близорукости и ухудшении положения рабочих. Восстановительные работы могли прервать, ибо, как говорил Рылов, денег нет даже для действующих шахт, нечего гусей дразнить.
Нет, не мог Иван Платонович уберечь инженера от оскорблений. Желал уберечь всей душой, да не мог. Потому что ему противодействовала тяжелая сила бездомовности, которая сидела в сорванных с родных пепелищ людях, прибившихся после войны на шахты. Она держала и часть кадровых горняков. Все устали от разрухи и чрезмерных усилий. В затее Москаля проглядывали особенности трудармии. И если кому-то казалось, что работа добавляет тягот в убогую шахтерскую жизнь, то опровергнуть это было нечем. Добавляет! Но Москаль прямо говорил, что не обещает ни жареных кур, ни итальянских лимонов, а только просвет в будущем. Только просвет!
Его вызвали в Бахмут к секретарю губкома, он поехал докладывать, что успел сделать, и не ведал, дадут ли закончить.
Анна Дионисовна волновалась, хотела удержать Ивана Платоновича, предчувствуя что-то нехорошее. Не послушался. Она проводила его до станции, сказала на прощание, чтобы берег себя, что он у нее один, и чуть не расплакалась. Перед ней как будто промелькнули дорогие тени, и она вспомнила, что Александр Родионович так и остался лежать в глубинах земли...
Москаль собирался вернуться назавтра после обеда. И уже темнело, засинели заснеженные крыши, когда Анну Дионисовну что-то толкнуло в грудь. Она раздвинула гардины, посмотрела на улицу, потом пошла на кухню, проверила печь, потрогала ладонью бок стоявшего на ней ведра с водой. Снова вспомнился первый муж. Что было бы, если бы он не погиб, если бы не было ни войны, ни революции? За что ей выпало все это горе?
Неужели сейчас начнутся междоусобицы победителей и еще большие беды потрясут измученную страну?
Анна Дионисовна не знала ответа. Москаль знал, Рылов знал... Она же уповала на здравый смысл, на опыт земства, кооперации, самоуправления - все то, что медленно пронизывало культурными ростками земляной слой российской жизни.
Через стену донесся приглушенный хлопок. Она сразу поняла, что это за хлопок, и замерла от страха. Потом хлопнуло еще и еще. Кто-то закричал.
Анна Дионисовна подкралась к двери, тихо отперла замок и, страшно боясь, выглянула на лестницу. Она думала об Иване Платоновиче. Снизу слышался гул нескольких голосов, пахло дымом, как и тогда, когда убили Макария. 'Нет! - пронеслось у нее. - Это печной угар'. И страх отлетел, она спустилась по лестнице и увидела домком, вернее, людей из - 'рабочей группы', как они себя называли.
Дверь в квартиру Ланге была распахнута.
Анна Дионисовна разглядела, какие сумасшедшие глаза у мужчин, и заметила, что один держит револьвер.
Это был Николай Наумов, предводитель 'рабочей группы', маленький, плечистый, с глубоко посаженными глазами и тихим голосом. 'Ахвицер?' спрашивал он, показывая на карточку Макария. Анна Дионисовна прошла мимо него в квартиру Ланге. Инженер лежал на пороге комнаты, поджав одну ногу. Он был мертв.
Возле стола, под зеленым абажуром, полуприкрытый стянутой со стола скатертью, которую он зажимал в кулаке, лежал председатель жилищного товарищества Рыбаков.
Слава богу. Москаля здесь не было. Но вид убитых был ужасен, и Анна Дионисовна быстро вышла в коридор.
- Зачем убили? - спросила она у Наумова.
- Я действую от имени рабочих, - тихо сказал Наумов-Мы ютимся в подвалах. Мы наживаем чахотку. А вы думаете, что не наступит час возмездия?.. - Он замолчал, затем вымолвил громче: - Меня оправдают! Я член РКП!
- У него жена с туберкулезом, а квартиру дали беляку, - сказал кто-то. - Сами толкнули на расправу!
- Мы пролетарского происхождения! - произнес еще кто-то. - Нам положена норма.
- Наведем порядок! - крикнул Наумов - Давай выноси вещи, будем вселяться.
* * *
Приговор трибунала гласил: 'Рассмотрев дело по обвинению гр. Наумова Николая Ивановича, 38 лет, происходящего из граждан Тульской губернии, Одоевского уезда, села Глинищи, рабочего рудника 'София', судившегося в 1918 г. в Московском ревтрибунале по обвинению в убийстве, исключенного из партии РКП:
1. в том, что за период времени с апреля по ноябрь 1922 года, проживая по улице Борцов в доме № 9 и состоя руководителем группы жильцов означенного дома, именовавших себя 'рабочей группой', по предварительному соглашению с гражданами Белковым, Фортус, Кедровым и Амельченковым в целях
