поеду.
- Много раненых, - вздохнула Лидия и встряхнула головой. - Я сейчас отойду. Там молоденький русин, ему пушкой ногу переехало.
- Я видел, в австрийских мундирах, - сказал Макарий - Жалко, что ты занята... Я с командиром чуть не разругался. Он молодец, говорит: давай, Игнатенков, в офицерское собрание... Ничего, у меня лошадь, зараз обратно поеду.
- 'Зараз'! - передразнила Лидия. - Казачок. - Она поглядела в парк, на липы, под которыми стояли солдаты. - Дождь, желтые липы, на рояле играют... - И посмотрела на Макария зеленовато-карими глазами, прикусив верхними резцами нижнюю губу.
- Договорись, чтоб тебя подменили, - предложил Макарий.
- Я договорилась, - улыбнулась Лидия. - Пошли куда-нибудь... В оранжерею!
Оранжерея помещалась в глубине парка, и, когда они вошли туда, на рыжеватых волосах Лидии блестели капли, а ее клеенчатая накидка была мокрой. Макарий прикрыл скрипучую дверь, поднял голову, разглядывая стеклянную крышу и кроны пальм. Пахло сырой теплой землей и каким-то вонючим навозом.
- Ты лучше под ноги смотри, - посоветовала Лидия.
Он посмотрел, и то, что увидел, не понравилось ему.
Глядя под ноги, они дошли до конца оранжереи в небольшое помещение со столом, топчаном и табуретками.
- Может, я к тебе вечером приду?-спросила Лидия.
- К вечеру может распогодиться, - ответил Макарий. - И почем я знаю, что будет со мной вечером?
- Ради Бога! - сказала она. - Ничего с тобой не будет.
Он обнял ее, стал подталкивать к топчану и целовать. Она не отвечала ему, потом уступила и, сев, тоже обняла и часто задышала.
И тут заскрипела дверь. Наверное, кто-то вошел в оранжерею. Они затаились.
- Кто это? - прошептала она. - Пусти. - Отстранилась, поправила юбку и, сжав колени, наклонилась и охватила их.
Макарий встал и выглянул в оранжерею.
- О, Господи! - тихо воскликнул он.
В том конце оранжереи возле пальмы какой-то санитар спустил шаровары и сел орлом.
- Что там? - спросила Лидия.
- Сейчас, - сказал Макарий.
Но дверь вдруг широко распахнулась, и вошли несколько офицеров и генерал. Громкий голос начал говорить про экзотические растения. Затем поднялся возмущенный рев. Санитар вскочил, рывком подняв шаровары.
- Что там? - испуганно спросила Лидия.
- Генералу показали пальму, - сказал Макарий. - Больше делать нечего!.. Погоди, сейчас, кажется, уйдут.
- Ты прости, мне уже пора, - вымолвила Лидия.
- Да они уходят! - удивился он. - Что ты!
- Мне пора, - повторила она.
И через минуту они покинули оранжерею. Дождь не прекращался, но в облаках уже появились светлые полосы и посветлело.
На главной аллее стоял строй нижних чинов, им вручали серебряные кресты.
- Обойдем, - предложила Лидия. Они повернули назад и прошли по другой узкой аллее, которая вела куда-то вбок. Там за кустами мелькнули какие-то каменные развалины, затянутые плющом.
- Что там? - спросил Макарий.
- Грот.
Он приостановился, взял ее за руку, улыбнулся.
- Смотри! - сказала Лидия. - Вон туда.
Из развалин вышел санитар и, опустив голову, поправлял шаровары.
- Боже мой! - засмеялся Макарий. - Смех и горе!
- Смех и горе, - повторила она за ним. - У нас все так. Война выравнивает парки с гротами и отхожие места. И еще смеемся над этим... Тебе страшно?
- Еще чего! - ответил Макарий - Смерти бояться глупо, все равно от судьбы не уйдешь.
- Ты хоть в Бога веришь? - с жалостью спросила Лидия, по-новому глядя на него.
- Молюсь, - беспечно вымолвил он. - У нас отец Киприан пулеметные... Он хотел рассказать об освящении патронов святой водой, но она не дала ему закончить, перебила:
- А мы нужны господу Богу? С нашим забвением всех евангельских заповедей?
- Какие могут быть заповеди? - ответил Макарий. - Надо хорошо летать, хорошо стрелять и не думать о себе. Будешь думать о себе - с ума сойти можно. Или белой вороной станешь. Столько хлама в нашей жизни...
- Ты загрустил.
- С чего ты решила? Не загрустил. Столько хлама в нашей жизни - черт ногу сломит. Я Толстого стал читать. Вот побываешь здесь, на войне, и понимаешь, что жизнью командуют покойники. Наполеоны, Кутузовы... А кто мы? В 'Новом времени' напечатано о смерти Нестерова. Почему русские идут зря на погибель?
- Мне сон приснился, - призналась Лидия. - Император Вильгельм пришел к нам в палату и показывал раненым порошок, которым отравился. Но раненые ему сказали, что это не яд, а доброкачественная карамель в толченом виде. Потом, ты знаешь, он лег рядом со мной и очень тяжело дышал, и мне казалось...
- Что казалось?
- Нет, ничего. Я забыла.
Они дошли до конца дома. Музыка уже не играла. Из окна левого крыла доносился визг хирургической пилы.
- Приходи вечером, - сказала Лидия. - Ни пуха ни пера.
После взятия Львова наступление в Галиции продолжалось; авиаторы обеспечивали воздушную разведку в Карпатах. И моторы 'фарманов', 'лебедей', 'моранов', 'ньюпоров' гудели над долинами. Осень уже наваливалась на войска дождями, холодами, туманами.
У Макария Игнатенкова в далеком тылу погиб отец, поэтому дожди, холода и туманы временно перестали иметь значение: он получил десять суток отпуска. Казалось, произошла какая-то ошибка, не верилось, что дома может случиться беда. Когда каждый день взлетаешь с раскисшего поля и не думаешь о завтра, то веришь в прочность тыла. Собираясь домой, Макарий представлял родной хутор - вот дорога между каменистыми обнажениями, вот балка Терноватая, вот горожа из песчаника, колодец с журавлем, курень... Отец как-то связывал стариков с матерью, а теперь всем будет трудно. Он не должен был погибать не в свой черед, прежде стариков. Сперва по всему жизненному распорядку должны уходить они, а так получилось - будто летное поле разрубил овраг и некуда садиться.
Собирался, но уезжать не хотелось. Знал, что поклонится отцовской могиле, посидит дома два-три дня и заторопится в отряд. Если б можно было, он забрал бы с собой мать и брата.
На прощание Рихтер дал Макарию мраморную фигурку Богоматери для подарка Анне Дионисовне (помнил, как избежал плена), Свентицкий презентовал новые сапоги и обещал без крайней нужды никому не отдавать его аппарат.
Растроганный Макарий, осененный крестным знамением отца Киприана, отбыл домой. Единственное, что смущало его: он мало думал о покойном родителе, а сильно печалился из-за того, что не может попрощаться с Лидией: перевязочный отряд располагался теперь далеко от авиаторов.
В поезде он ехал вместе с артиллеристами, и снова все разговоры шли о войне и о женщинах.
