а в СССР и его руководителе видела, несмотря ни на что, единственную организованную антифашистскую силу. Такие известные люди, как физик Альберт Эйнштейн, художник Анри Матисс, писатели Эрнест Хемингуэй и Антуан де Сент-Экзюпери и многие другие, выступили в защиту республиканской Испании.
Шестого сентября Сталин телеграфировал Кагановичу об отправке в Испанию (через Мексику) 50 скоростных бомбардировщиков и стрелкового вооружения.
Четырнадцатого сентября на Лубянке было проведено совещание, на котором приняли решение «координировать» действия ОГПУ с деятельностью испанской компартии, то есть главным игроком в поставках оружия и тайных операциях стали советские спецслужбы. В течение короткого времени в Европе была организована закупка и отправка в Испанию военной техники и вооружения. Это происходило на фоне поставок оружия мятежникам через Португалию.
Первое советское судно «Комсомолец» прибыло в Картахену 12 октября, имея на борту 50 танков «БТ- 6», снаряды, патроны, станковые и ручные пулеметы, медикаменты. К декабрю 1936 года в Испанию доставили 136 самолетов, 106 танков «Т-26», 30 броневиков, 174 орудия, боеприпасы, запчасти и т. д. Всего за три года войны в Испании Советский Союз поставил 648 самолетов, 347 танков, 1186 орудий. Причем более 70 процентов вооружений составляли новейшие образцы. Испания стала полигоном для испытания оружия. Советские техники регулярно присылали в Москву дипломатической почтой свои замечания о боевой практике.
В это же время Сталин проявил холодную расчетливость и озаботился компенсацией расходов. Иногда историки упрекают и даже обвиняют его в этом, что представляется малообоснованным. Во-первых, у него не было лишних денег, а во-вторых, периферийная Испания (в отличие, например, от Китая) была всего лишь небольшим эпизодом в его стратегии.
По решению правительства Испанской республики для закупки военной техники была использована часть «металлических резервов» Национального банка. Депозитарием испанцы выбрали СССР. 5 ноября золото (510080 килограммов) доставили в Москву. СССР предоставил Испании кредит, погашаемый за счет продажи депонированного золота, которая проводилась по распоряжениям министерства финансов Испании. (Всего до марта 1938 года испанцы передали таких распоряжений о продаже 450 тонн. Но и после этого СССР продолжал поставки вплоть до 1939 года.)
Как только республиканцы увидели советские самолеты и танки, авторитет СССР взлетел, а испанские коммунисты приобрели в сравнении с представителями других партий положение реальных лидеров.
Правда, изменившийся внутренний баланс сил вскоре привел ко «второй гражданской войне» уже в среде самих республиканцев, где социалисты и троцкисты стали бороться против коммунистов, а анархисты — против коммунистов и социалистов, в какой-то мере повторяя недавнюю ситуацию в ВКП(б).
После процесса «Антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра» перед Сталиным встала проблема укрепления НКВД. Ягода, который не смог бы организовать должного ведения следствия, если бы не бульдожья хватка Ежова, больше не должен был оставаться во главе наркомата.
В смещении наркома большую роль сыграл его заместитель Агранов. Ежов передал ему указание Сталина, что в деле троцкистского центра делаются ошибки и что надо раскрыть «явно невскрытую террористическую банду и личную роль Троцкого в этом деле».
Принципиальным открытием Агранова было создание сценариев дел, подчинение воли подследственных, стравливание их друг с другом и демонстрация публике целостного «заговора». Этот метод был вскоре растиражирован в сотнях других дел.
Агранов руководил делом «Ордена русских фашистов» и создал впечатляющую картину подпольной фашистской русской организации. Именно с этого дела, по которому проходил и Сергей Есенин, началась линия борьбы ОГПУ с национальной интеллигенцией. Поэты Осип Мандельштам, Николай Клюев, Павел Васильев, Леонид Мартынов — все они его «крестники». Агранов сильно влиял и на культурную обстановку в стране, дружил с многими писателями и артистами (Бабель, Кольцов, Мейерхольд, Маяковский).
После самоубийства Маяковского он содействовал появлению письма Лили Брик Сталину, на котором вождь начертал резолюцию, сделавшую поэта великим. («Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом советской эпохи».)
Этот чекист (его сравнивают с инквизитором) проделал главную работу, которая и показала Сталину, что Ягоду надо менять. Пока что Сталин доверял Агранову: сеть аграновских осведомителей и добровольных помощников захватывала и верхний уровень партийной элиты, поэтому никто не мог быть уверен, что не находится под наблюдением.
Так, Агранов представил Сталину донесение о высказываниях Пятакова, заместителя Орджоникидзе: «Я не могу отрицать, что Сталин является посредственностью и что он не тот человек, который должен был стоять во главе партии; но обстановка такова, что, если мы будем продолжать упорствовать в оппозиции Сталину, нам в конце концов придется оказаться в еще худшем положении: наступит момент, когда мы будем вынуждены повиноваться какому-нибудь Кагановичу. А я лично никогда не соглашусь подчиняться Кагановичу!»293
Одиннадцатого сентября 1936 года Пятакова вывели из состава ЦК партии и арестовали. Вскоре благодаря этому началось дело Пятакова — Сокольникова — Радека («Параллельный антисоветский троцкистский центр»).
Двадцать пятого сентября Сталин и Жданов направили Кагановичу и Молотову письмо: «Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение тов. Ежова на пост наркомвнудела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздал в этом деле на 4 года. Об этом говорят все партработники и большинство областных представителей Наркомвнудела. Замом Ежова в Наркомвнуделе можно оставить Агранова»294.
Ягоду предполагалось назначить наркомом связи, освободив от этой должности Рыкова. Вероятнее всего, тогда Сталин не предвидел, что Ягода будет репрессирован. Из его записки Ягода видел, что вождь не настроен в какой-либо степени враждебно: «Наркомсвязь дело очень важное. Это Наркомат оборонный. Я не сомневаюсь, что Вы сумеете этот Наркомат поставить на ноги. Очень прошу Вас согласиться на работу Наркомсвязи. Без хорошего Наркомата связи мы чувствуем себя как без рук. Нельзя оставлять Наркомсвязь в нынешнем ее положении. Ее надо срочно поставить на ноги»295.
Ежов же сохранял посты секретаря ЦК и председателя КПК, что свидетельствовало об усилении власти партийного аппарата.
Конечно, никто не мог предположить, что вслед за этим в НКВД начнется чистка, жертвой которой станут тысячи чекистов, еще вчера контролировавших страну, и что за сменой чекистских кадров стали меняться и методы следствия. В дальнейшем дело дошло до пыток. Если в течение многих лет оппозиционеров, членов партии не пытали и не расстреливали, признавая их своими, то после убийства Кирова и особенно после августовского процесса 1936 года произошел перелом.
Почему стала разрастаться эта жестокая непримиримость, трудно понять без учета «фактора Гитлера», то есть приближающейся войны. В глубокой старости соратник Сталина называл главным именно это обстоятельство. «Мы обязаны 37-му году тем, что у нас во время войны не было „пятой колонны“. Ведь даже среди большевиков были и есть такие, которые хороши и преданны, когда все хорошо, когда стране и партии не грозит опасность. Но, если начнется что-нибудь, они дрогнут, переметнутся»296.
Вернемся в Европу. 24 октября 1936 года Гитлер и Муссолини, уже объединенные операцией в Испании, объявили о создании «оси» Берлин — Рим. 15 ноября в Берлине министры иностранных дел Германии и Японии, Нейрат и Муякодзи, подписали Антикоминтерновский пакт. В течение одного месяца сложился военный союз, мощь которого трудно было недооценить. Гитлер заявил, что теперь Германия и Италия могут победить не только Россию, но и Великобританию.
Теперь были предрешены дальнейшие действия Германии: захват Австрии для создания общего фронта с Италией и выхода в Средиземное море, затем — разгром полуокруженной Франции, прорыв в Восточную Пруссию, поворот к Англии… А что потом?
ВВС Германии уже превосходили английские и постоянно наращивали превосходство. Осенью 1936 года Берлин принял четырехлетний план реоганизации экономики страны, чтобы достичь самообеспеченности на случай военных действий.
Перед лицом очевидной угрозы Париж и Лондон никак не могли определить стратегические приоритеты
