Впрочем, созданный в годы войны Славянский комитет был малоавторитетной организацией, в которую входили в основном эмигранты-коммунисты из славянских стран. «Идеи всеславянской солидарности были им совершенно чужды» (М. Джилас).
Показательно, что в июне 1944 года Сталин, принимая югославскую делегацию, глядя на карту мира, где СССР выделялся красным цветом, заметил: «Никогда они не смирятся с тем, чтобы такое пространство было красным — никогда, никогда!»512
В начале апреля 1945 года славянская тема получила дальнейшее развитие, в Москву прибыла югославская делегация во главе с Иосипом Броз Тито.
Сталин повторил свой тезис и даже усилил его: «„Революция нужна теперь не повсюду. Тут недавно у меня была делегация британских лейбористов и мы говорили как раз об этом. Да, есть много нового. Да, даже и при английском короле возможен социализм…“
В какой-то момент он встал, подтянул брюки, как бы готовясь к борьбе или к кулачному бою, и почти в упоении воскликнул:
— Война скоро кончится, через пятнадцать—двадцать лет мы оправимся, а затем — снова!
Что-то жуткое было в его словах: ужасная война все еще шла. Но импонировала его уверенность в выборе направления, по которому надо идти, сознание неизбежного будущего, которое предстоит миру, где он живет, и движению, которое он возглавляет»513.
Но одновременно с этим Сталин вполне реалистично смотрел на процессы, происходившие в Югославии, где все ключевые посты занимали коммунисты. Член югославской делегации Джилас заметил, что у них, по сути, советская власть, но Сталин возразил: у вас не советская власть, а «нечто среднее между Францией де Голля и Советским Союзом».
Казалось, ему следовало развить идею укрепления советских принципов в Югославии, а вместо этого он подчеркнул различия. К тому же вождь заявил, что «сегодня социализм возможен и при английской монархии», что продемонстрировало новый взгляд на коммунистическую теорию. Это означало, что переход от капитализма к социализму мог состояться и без коммунистической диктатуры!
Что же произошло с нашим героем?
Он уточнил: «Если славяне будут объединены и солидарны — никто в будущем пальцем не шевельнет. Пальцем не шевельнет! — повторял он, резко рассекая воздух указательным пальцем»514.
Да, мир менялся. После «полусоциализма» Рузвельта в Америке, корпоративного социализма Муссолини и национал-социализма Гитлера должно было появиться что-то новое, основанное на чувстве национального освобождения, демократии, социальной справедливости. Ленинский лозунг «Коммунизм — это советская власть плюс электрификация всей страны» не был универсальным. «Советскую власть», то есть государственное регулирование экономики и социальную поддержку населения, можно было получить и через демократические выборы.
Если развить эту сталинскую мысль, то легко можно дойти до выводов о возможности геополитического противостояния советского социализма, например, «социализму английского короля» и о необходимости нового объединяющего фактора, панславистского.
Но тут возникал неожиданный барьер в виде все тех же англичан: именно они (наряду с Москвой) поддерживали югославских партизан в борьбе против оккупантов; поэтому Тито, опиравшийся на собственные вооруженные силы, был весьма самостоятелен и мог балансировать между Востоком и Западом.
Казалось бы, новый тупик. Но изощренный ум вождя уже вынашивал небывалую комбинацию о реформировании Советского Союза, «о слиянии его с „народными демократиями“: Украины с Венгрией и Румынией, а Белоруссии с Польшей и Чехословакией, в то время как Балканские страны объединились бы с Россией!»515.
Может быть, поэтому он ввел Украину и Белоруссию в ООН.
Даже с первого взгляда видно, что в каждом «слиянии» заложены противоречия. Однако столь же очевидно, что управлялись бы эти противоречия из Москвы, что дало бы Сталину роль незаменимого менеджера и гармонизатора. При этом Россия получила бы наконец бесспорный выход в Средиземное море и на Ближний Восток — и мир стал бы совсем иным!
Этот замысел даже в его общей дерзкой идее можно назвать грандиозным. Еще никому, даже Черчиллю, который обладал великим и оригинальным умом, не приходила в голову подобная комбинация. Сталинская масштабность поражает воображение.
Глава шестьдесят пятая
Но прежде всего надо было взять Берлин, опередить союзников, которые, как было известно Сталину, тоже стремились к этому.
Первого апреля в Ставку были вызваны командующие фронтами Жуков (1-й Белорусский) и Конев (1-й Украинский). На заседании присутствовали члены ГКО, новый начальник Генерального штаба А. И. Антонов и начальник главного оперативного управления Генерального штаба С. М. Штеменко.
Штеменко по указанию Сталина зачитал разведывательную телеграмму, в которой сообщалось, что союзники готовят операцию по захвату Берлина, чтобы взять его раньше Красной армии!
Сталин спросил у Жукова и Конева: «Так кто же будет брать Берлин — мы или союзники?»
В самой тональности вопроса слышится вызов: они не пройдут в наш Берлин!
Почему Берлин уже стал нашим? Потому что в Ялте договорились о зонах оккупации Германии. Если союзники хотели нарушить договоренности, то из этого следовало только одно: они уже начали вытеснять СССР из Европы. Сталину это не надо было долго объяснять.
Командующие фронтами сразу поняли, что у них могут отнять великую военную славу и главный трофей. И Жуков, и Конев заявили, что Берлин будут брать они.
После этого маршалы в Генштабе несколько дней готовили планы операции. Сталин утвердил. И вот что интересно: он провел карандашом по карте разграничительную линию между фронтами и оборвал ее, не доведя до Берлина примерно на 80 километров. В своих воспоминаниях Конев говорит, что в этом был «негласный призыв к соревнованию фронтов».
Немцы защищались героически. Особенно отчаянно дрались подростки и пожилые резервисты из фольксштурма, которые не пережили внутреннего краха, какой испытали кадровые войска в России. Берлинская группировка немцев насчитывала 1,5 миллиона человек. И в душе почти каждого томился страх расплаты за преступления на Востоке.
Советская пропаганда не давала утихнуть жажде справедливой мести: почти каждый воин Красной армии имел свой личный счет к немцам в лице погибших родителей, детей, жен, сестер и братьев. Как писал Илья Эренбург в статье «Расплата»: «Кто нас остановит? Генерал Модель? Одер? Фольксштурм? Нет, поздно. Кружитесь, кричите, войте смертным воем — настала расплата»516.
Военные типографии печатали плакаты: «Солдат Красной Армии, ты находишься теперь на германской земле; час расплаты пробил». В приказе Жукова войскам говорилось: «Горе земле убийц. Мы будем страшно мстить за все».
Вряд ли в апреле 1945 года в полушаге от Победы кто-то из наступавших солдат думал иначе. Потери мирного населения СССР составляют не менее 13,7 миллиона человек, включая 7,4 миллиона преднамеренно уничтоженных оккупантами и 2,1 миллиона погибших на принудительных работах в Германии517. Состязание маршалов достигло пика. 25 апреля Берлин был окружен. В тот же день американские части, не встречая сопротивления, вышли к реке Эльбе и в районе города Торгау соединились с частями 1-го Украинского фронта. Встреча союзников, по замыслу гитлеровского командования, должна была привести к конфликту, но на самом деле вылилась в демонстрацию дружеских чувств. И что еще важно: германский фронт оказался раздроблен и лишен коммуникационного единства; можно сказать, у него вырвали сердце.
