восстановления закончился, начиналось строительство социализма.
XV съезд вошел в историю как «съезд коллективизации». Его можно было назвать и «концом НЭПа», но тогда завершение периода еще не просматривалось.
Все они, центристы (Сталин, Молотов, Ворошилов) и правые (Бухарин, Рыков, Томский), еще были нацелены на борьбу с оппозицией (уже разгромленной) и не ожидали, что исторический перекресток находится от них на расстоянии вытянутой руки.
На послесъездовском пленуме при подготовке резолюции по отчету ЦК члены Политбюро Рыков, Бухарин, Томский и кандидат в члены Политбюро Угланов неожиданно выступили против идеи Сталина провозгласить коллективизацию основной задачей на предстоящий период. Сталин вынес этот конфликт на послесъездовский пленум, где у него было явное большинство. Он сделал заявление: «Прошу освободить меня от поста генсека ЦК. Заявляю, что больше не могу работать на этом посту, не в силах больше работать на этом посту».
Его отставка, как и ожидалось, была отвергнута. Он получил одобрение пленума, но настоящая борьба только начиналась.
Январь 1928 года принес страшный удар. Несмотря на высокий урожай, государство получило вместо 430 миллионов пудов (как в 1927 году) только 300 миллионов. Выходило, что партийное руководство недооценило угрозу, увлеченное борьбой с оппозицией и военной опасностью.
Стало ясно, что крестьяне не намерены поддерживать государственную политику.
С учетом низкого уровня вооружения Красной армии (устарелые модели самолетов, артиллерия на конной тяге, мизерное количество бронетехники) говорить об успешном построении социализма было преждевременно. Как сказал на съезде Ворошилов, его «оторопь брала» при виде этой техники.
Политбюро было ошеломлено. Да, поле битвы осталось за ними, но что делать дальше?
Глава тридцать третья
Мы подошли к решающему рубежу в судьбе Сталина, переступая который он должен был либо погибнуть, либо возвыситься. Этот рубеж — переворот тысячелетнего крестьянского мира, лишение большинства населения страны привычной экономической свободы во имя модернизации государства.
Но Сталин не знал, что, перейдя Рубикон, он потеряет в личной жизни все, что принято называть человеческим счастьем. Внешне семейная жизнь генерального секретаря проходила на виду у его соратников и была вполне счастливой. Двое детей, Василий (1921) и Светлана (1926), укрепляли ее. Жена, Надежда Сергеевна Аллилуева, после секретариата Ленина работала в редакции журнала «Революция и культура» при газете «Правда», в 1929 году поступила учиться в Промышленную академию на текстильный факультет и одновременно являлась соучредителем детского дома для детей кремлевского руководства.
Надежда Сергеевна отличалась тяжелым характером. Она была ревнива, вспыльчива, холодна к детям. Требуя постоянного внимания от работавшего по 16–18 часов мужа, она часто ссорилась с ним. Как пишет ее племянник В. Аллилуев: «Видимо, трудное детство не прошло даром, у Надежды развивалась тяжелая болезнь — окостенение черепных швов. Болезнь стала прогрессировать, сопровождаясь депрессиями и приступами головной боли. Все это заметно сказывалось на ее психическом состоянии. Она даже ездила в Германию на консультацию с ведущими немецкими невропатологами… Надежда не раз грозилась покончить с собой»182.
И еще одна важная деталь, проливающая свет на характер взаимоотношений Сталина и Аллилуевой: «…Однажды после вечеринки в Промышленной академии, где училась Надежда, она пришла домой совсем больная оттого, что пригубила немного вина, ей стало плохо. Сталин уложил ее, стал утешать, а Надежда сказала: „А ты все-таки немножко любишь меня“. Эта ее фраза, видимо, является ключом к пониманию взаимоотношений между этими двумя близкими людьми. В нашей-то семье знали, что Надежда и Сталин любили друг друга»183.
Это «все-таки любишь» дышит благодарностью, любовью и признанием, что она ошибалась, когда ревновала его.
Иногда Сталин при детях мог, словно шутя, обнять ее и поцеловать в щеку. Не нужно быть психологом, чтобы понять этот язык любви. В письмах к нему Надежды Сергеевны порой проскальзывает интимная нота: «Без тебя очень и очень скучно», «Целую тебя крепко, крепко, как ты целовал меня на прощание». Она обращается к нему: «Дорогой Иосиф», а он к ней — «Татька».
В семейном быту Сталин был обаятелен (он вообще обладал поразительным обаянием и умел обвораживать людей), гостеприимен, любил играть с детьми и шутить.
В минуты отдыха он, вероятно, освобождался от давящего груза проблем.
В Кремле, у Троицких ворот в доме 2 по Коммунистической улице семья Сталина занимала небольшую квартиру, где все комнаты были проходными. Любопытно, что в прихожей стояла кадка с солеными огурцами, их любил хозяин. Василий и Артем жили в одной комнате, старший сын Яков — в столовой. У Сталина там не было своего рабочего места. Мебель здесь была простая, еда — тоже. «Обед был неизменным. Сперва кухарка Аннушка Альбухина торжественно ставила в центре стола супницу, в которой изо дня в день были одни и те же харчи — щи с капустой и вареным мясом. Причем на первое — щи, а на второе — вареное мясо. На десерт — сладкие, сочные фрукты. Иосиф Виссарионович и Надежда Сергеевна за обедом пили кавказское вино: Сталин уважал этот напиток. Но настоящим праздником для детей были те редкие случаи, когда бабушка, мать Сталина, присылала из солнечной Грузии варенье из грецких орехов. Хозяин дома приходил домой, ставил посылку на обеденный стол, доставал литровые баночки с деликатесом: „Вот, это наша бабушка прислала“. И улыбался в усы»184.
Это варенье, надо полагать, немало значило для него. Как всякий человек, оторванный от родины, он должен был испытывать к матери, живущей так далеко от него, сильное сыновье чувство и делился им.
Хотя, надо отметить, щедрые дары чиновников из Грузии, вина, фрукты, сласти, он не принимал и с раздражением отсылал обратно. В одежде он был скромен, его гардероб состоял из двух-трех брюк, старых кителей, сибирской дохи времен туруханской ссылки, шинели и сапог.
У Надежды Сергеевны тоже не было склонности к роскоши. Она предпочитала в одежде строгий английский стиль: темная юбка ниже колен, белая блузка, темно-синий жакет, туфли на среднем каблуке. Украшений и драгоценностей не любила и не имела. Она каждое утро составляла план на день и строго следовала ему.
На фоне скромной жизни руководителя партии остальные обитатели Кремля не стремились выделяться, хотя далеко не всем нравилась подобная аскетичность.
Среди них были сибариты и кутилы, такие, как Авель Енукидзе, секретарь ЦИК, который контролировал материальное обеспечение и в ведении которого была кремлевская охрана. Был грешен по части интимных увеселений с балеринами председатель ЦИК М. Калинин. Позволял себе развеяться за границей член Политбюро Я. Рудзутак. С. Киров тоже любил развлекаться с артистками.
Но Сталин вынужден был прощать эти грехи соратников.
Несмотря на занятость, он никогда не забывал о детях. Здесь его сдержанность уступала место заботливости и теплому юмору. Сталин постоянно интересовался их учебой, но не наказывал за «двойки» и вообще не поощрял, как говорил А. Ф. Сергеев, к «отличничеству»: главное, чтобы дети понимали суть предмета.
К их озорству тоже относился добродушно. Они его не боялись.
Однажды маленький Томик насыпал в супницу табака, Сталин, попробовав щи, понял, в чем дело, и спросил: «Кто это сделал?»
Артем признался. Тогда Сталин спросил: «А ты сам попробовал? Попробуй. Если понравится, пойди к Каролине Георгиевне (домохозяйка), чтобы она всегда добавляла в щи табак. А если тебе не понравится, больше никогда так не делай!»
От этого рассказа веет добродушием и патриархальностью. Так может вести себя уверенный в своих
