Надо отметить, что Столыпин указывает только исторические вехи этого болезненного и до сих пор еще не завершившегося процесса. Впрочем, не будем забывать столыпинского намерения дать независимость собственно Польше.
Дальше Столыпин приводит примеры, как в годы революции в Западном крае столкновения на национальной почве приводили к попыткам насильственно сменить всех православных и волостных должностных лиц, школьных учителей. В Северо-Западном крае римско-католический эпископ Рооп заменял ксендзов-литовцев и белорусов ксендзами-поляками, призывал к формированию воинских частей из местных обывателей по религиозному принципу и т. д. На польских съездах провозглашалось, что польская культура выше русской и что поляки имеют особое положение.
Столыпин открыто призвал к защите русских государственных интересов: «Необходимо дать простор местной самодеятельности, поставить государственные грани для защиты русского элемента, который иначе неминуемо будет оттеснен».
Для решения этого вопроса он предложил создать национальные избирательные курии, русскую и польскую.
Через неделю в короткой речи в Думе Столыпин снова возвращается к этой теме и подчеркивает, что больше всего боится «равнодушия закона к русским».
Законопроект был принят со значительными поправками, но сохранились сам принцип курий и понижение имущественного ценза.
Только спустя восемь месяцев, 1 февраля 1911 года, Государственный совет приступил к обсуждению вопроса о земстве в Западном крае. Тотчас выяснилось, что борьба будет идти вокруг основного пункта законопроекта – русской и польской курий. Председатель фракции правых П. Н. Дурново написал царю письмо, где говорилось, что проект нарушает имперский принцип равенства, ограничивает в правах польское консервативное дворянство в пользу русской «полуинтеллигенции», создает понижением имущественного ценза прецедент для остальных губерний.
Столыпин сделал ответный ход. По его просьбе царь обратился к правым через председателя Государственного совета М. Г. Акимова с рекомендацией поддержать законопроект.
Правые восприняли эту рекомендацию неодобрительно, увидев в ней попытку давления. Сторонник Дурново В. Ф. Трепов добился у царя аудиенции и, высказав свою точку зрения, прямо спросил: понимать ли царское пожелание как приказ или можно голосовать по совести?
Не терпевший никакого давления, Николай ответил, что, разумеется, надо голосовать «по совести». Что и было нужно Трепову, который доложил об этом своим единомышленникам.
Столыпин об этом ничего не знал. 4 марта Государственный совет заголосовал основную статью, и вдруг оказалось, что она отвергнута большинством: 92 голоса против 68. Двадцать восемь правых депутатов голосовали против.
Столыпин был потрясен. Законопроект в его представлении должен был сыграть огромную роль в будущем страны. А то, что правые члены Государственного совета, назначенные туда царем и недавно имевшие высочайшую аудиенцию, выступили против, было для него признаком царского недоверия, явной интриги. Столыпин сразу же ушел с заседания.
Была ли на самом деле интрига? Помощник Столыпина А. В. Зеньковский не сомневался в этом, приводя тот факт, что уже после смерти Реформатора законопроект был полностью утвержден Государственным советом.
Действительно, против основной мысли законопроекта – охраны прав русского населения как проводника русской государственной идеи на окраинах империи – правым, по сути, нечего было возразить. Если они возражали, – значит, «валили» Столыпина.
С. С. Ольденбург считал законной позицию Дурново и Трепова, проявившуюся в ответ на попытку Столыпина использовать мнение Николая для давления на правых.
На самом деле, безусловно, это была открытая борьба аристократического, дворянского начала российской монархии с ее демократическим началом. И то, что обе стороны стояли на идее приоритета государственности, не примирило их.
Справедливости ради надо добавить, что земства Западного края сделали по сравнению со старыми губернскими распорядительными комитетами во много раз больше. Особенно их сила проявилась в годы мировой войны. Как говорил Столыпин: «Пусть из-за боязни идти своим русским твердым путем не остановится развитие богатого и прекрасного края…»
Итак, 4 марта законопроект был отвергнут.
5 марта Столыпин поехал с докладом в Царское Село и заявил о своей отставке.
Николай был крайне удивлен. Повод показался ему незначительным.
Столыпин объяснил, что работать в обстановке интриг и недоверия со стороны монарха он не может.
Его ответ не удовлетворил Николая. Царь сказал, что не хочет лишаться Столыпина, и просил придумать какой-нибудь другой выход. Кроме того, он считал, что конфликты правительства с Думой и Государственным советом под его контролем.
Столыпин прокладывал прямолинейный путь, который не оставлял ему шанса для отступления. Он предложил распустить обе палаты на несколько дней и провести закон о западном земстве по 87-й статье.
Николай спросил, не боится ли он, что Дума осудит его.
Столыпин стоял на своем. Он был уверен, что Дума, которая поддержала законопроект, поймет правительство.
А Николай оказался перед сложной задачей: как сохранить Реформатора и одновременно с этим – как сохранить лицо перед общественностью? Он сказал: «Хорошо, чтобы не потерять вас, я готов согласиться на такую небывалую меру, дайте мне только передумать ее».
Но Столыпину этого было мало. Надо было что-то предпринять, чтобы Государственный совет, точнее, правые больше никогда не пытались пользоваться возможностью влиять на царя. То, что он сделал, было новым риском, но позволяло ему уничтожить тормоз, мешающий реформам. Столыпин высказался против Дурново и Трепова и просил Николая подвергнуть их взысканию, которое было бы показательно и для других.
