стол, зашептал: — Спонсоры нужны, деньги, скидки на трудности, на специфический рабочий контингент…
Последние слова ему пришлось повторить трижды, поскольку они никак не хотели выговариваться.
— Деньги даром никто не даст. Дураки перевелись.
— Не даром. Не да-аром. Договоримся.
— Если договориться, то, пожалуй, можно и поискать благодетеля. Получите деньги на все, что вам потребно, а в обмен только одно — право распоряжаться вашей рабсилой…
— Мы такому в ноги поклонимся. Построю и — на колени. Всю колонию раком поставлю, — заорал Супрунюк.
— Это надо вежливо делать, демократически…
— А как же! Построю и вежливо прикажу: становитесь раком, а не то…
Затрещал телефон, стоявший у двери на столике, прервал страстную тираду.
Плонский встал, взял трубку. Он не сразу узнал голос, торопливый, захлебывающийся, спросил сердито:
— Кто говорит?
— Да я это, Костров. Вы просили позвонить сразу, как только…
— Что, поймал?!
Он даже удивился, что не узнал. Костров был местным фанатом-радиолюбителем. Перед ним Плонский поставил задачу — не слезать с волны, на которую может включиться маяк, встроенный в транзистор, переданный Сизову. Заказал это и другим близко знакомым, — в метеослужбе, в воинской части. А сам забыл, закрутился в делах приватизации.
Майор, сидевший за столом, резко обернулся.
— Кто поймал? Кого?
Плонский замахал ему рукой: ешь, мол, закусывай, это о другом.
— Точно на этой волне. Сигналы неровные, с перерывами, но четкие, разъяснил Костров.
— Ошибки нет?
— Александр Евгеньевич, вы же меня знаете…
— Спасибо.
Он положил трубку, постоял, стараясь унять заторопившееся сердце. Значит, золото нашли и теперь надо лететь туда, как договорились с Сизовым. Значит, надо звонить Толмачу, единственному, кто может быстро достать вертолет. У него, первого фирмача района, были деньги. А за деньги нынче можно хоть на космической ракете. Деньги у Плонского тоже были, но ему светиться не следовало, и лучше всего было сделать вид, что он воспользовался попутным транспортом.
'Да ведь у него же свой вертун' — вспомнил Плонский, удивившись своей забывчивости. Ни у кого прежде не было персональных вертолетов, мудрено ли забыть!
— Я на минуту отлучусь, — сказал он майору и вышел, плотно закрыв за собой дверь.
В соседней комнате был параллельный телефон. Плонский снял трубку, послушал гудок, подождал щелчка, что означало бы, что майор подслушивает, не дождался и набрал номер. Обрадовался, сразу узнав тяжелый, с хрипотцой голос Толмача.
— Это я, — сказал он, не представившись. — Узнаешь?
— Конечно! — радостно закричал Толмач. — Я свои долги не забываю. В чем нужда?
— А просто так я не могу позвонить?
— Спасибо.
— За что?
— За 'просто так'. Рад это слышать от вас. Но я думаю, вы все-таки по делу.
— Угадал. Есть дело. Ты свой вертун еще не продал?
— Зачем же? Стоит, дожидается.
— Летаешь на нем?
— Когда нужно, летаю.
— Завтра не собираешься?
Толмач помолчал, переваривая информацию, сказал осторожно:
— А если собираюсь?
— Отлично. Меня захватишь? Одного.
— Понятно. Тогда я тоже полечу один, — заявил сообразительный Толмач. — Утром позвоню.
Положив трубку, Плонский постоял в задумчивости: как объяснить завтра цель этого вылета в тайгу? Решил ничего не объяснять. Разве не полагается завтрашнему хозяину тайги осмотреть свои будущие владения? А то, что там придется взять на борт двух человек, так это всего лишь случайность. Люди бедствовали, как не помочь бедствующим?.. А может, и никого не придется брать, все будет по обстоятельствам…
Толмач позвонил рано утром, спросил с подобострастием в голосе, какое всегда нравилось Плонскому, хоть он в этом никому и никогда не признавался:
— Извините, не разбудил? Когда за вами заехать?
— А когда можно?
— Хоть сейчас. Вертолет в готовности.
— Тогда сейчас.
— Одевайтесь, я еду.
Толмач явился через двадцать минут, как всегда одетый в джинсовый костюм, явно не надеванный, и он выглядел в нем пижоном, собравшимся на тусовку. Плонский накинул на плечи свой обычный серый пиджак, в котором ходил всегда, сунул в карман коробку транзистора, открыл холодильник, собираясь взять с собой хоть что-нибудь съестное, но Толмач остановил его.
— Обижаете, Александр Евгеньевич! Все есть.
Еще через сорок минут они приехали на аэродром. Пилот был тот же молчаливый, с виду даже застенчивый парень в плотной, по самое горло застегнутой куртке.
— Не догулял или не выспался? — спросил Толмач, похлопав его по плечу. — Ничего, успеешь отоспаться и нагуляться. Рейс коммерческий, так что будет и заработок.
— Какой груз? — спросил пилот.
Толмач вопросительно посмотрел на Плонского, и тот объяснил:
— Груза никакого не будет. Наша задача — осмотреть тайгу — и только.
— Маршрут?
Пилот раскинул карту, и Плонский обвел рукой треугольник: вахтовый участок Дубова — таежные озера — поселок Никша. Нарочно показал большое пространство, чтобы не угадывалось, какое конкретно место его интересует.
День был ясный, солнечный, лететь над тайгой было одно удовольствие. Сопки внизу становились все выше, лесистые склоны то круто уходили вниз, то стремительно подсовывались под самые колеса вертолета. Эти взлеты-падения завораживали, и Плонский долго глядел в иллюминатор. А когда оторвался от созерцания красот, увидел накрытый стол. Были тут и выпивка, и закуска всякая, и стоял открытый термос, из которого с легким парком исходил будоражащий запах кофе. Толмач снова оказался более чем предусмотрительным.
— Позавтракать вы ведь не успели! — прокричал он, наклонившись близко к Плонскому.
— Послушай, мы с тобой сколько знакомы? — в свою очередь прокричал Плонский. И закашлялся: шум в салоне был такой, что приходилось перенапрягать голос.
— Давно.
— Так кончай «выкать».
— Не могу, Александр Евгеньевич. Я привык уважать старших.
— А по-моему, ты просто дистанцируешься.
— Зачем?
— На всякий случай.
