на лице. — Вот память… Сколько пролежал без сознания — не знаю. Очнулся, а тебя нет.
Сизов ударил себя кулаком по лбу.
— Чувствовал — что-то не так! Ведь чувствовал, а ушел. Вину свою поволок, как юродивый, — нате, глядите, казните!..
— Сколько там пролежал, не знаю. Не мог даже кричать, звать на помощь. Решил: чем так пропадать, лучше утонуть. Перевалился через кусты и — в воду. А она ледяная, как обожгла. Это, наверное, и помогло выплыть. Выплыть-то выплыл, а свалился в горячке. Хорошо склад был, а то бы…
— Значит, это ты склад использовал? Я так и подумал: кто-то сильно бедствующий.
— Как подумал? Когда?
— Недавно. Мы с ним там были, — показал он на Красюка, жадно поедающего жареную картошку.
— Бедствующий — не то слово. Не знаю, как выжил. А потом пришлось зимовать. По снегам-то не больно выберешься. Сам, пожалуй, не дотянул бы до весны. Нанаец выручил, вышел на дым костра, который я жег.
— Чумбока? — изумился Сизов, вскинув глаза на своего спасителя, сидевшего за столом напротив.
— Нет, того звали Полокто.
— Моя его знай, — сразу отозвался Чумбока.
— У него зимовье неподалеку. Там и перезимовал. А весной вернулся к озеру, заложил шурф.
— Шурф?!
— Ты только погляди! — Ивакин сорвался с места, выскочил в сени, вернулся с небольшим свертком, сдвинул тарелки и вывалил на стол груду темно-бурых камней. — Касситерит. Да какой!..
— Значит, это был твой шурф? — Сизов взял камень, рассмотрел со всех сторон и протянул Красюку. — Узнаешь?
— Камень как камень. Все они одинаковые.
Сизов засмеялся. Впервые за этот день, с утра державший его в небывалом напряжении.
— Ну, конечно, для тебя все, что не золото, — просто камни.
— Ясное дело. — Красюк обернулся, поглядел в угол, где стоял карабин Чумбоки и было свалено в кучу все их имущество.
— Не бойся, не пропадет, — сказал Сизов.
Ивакин тоже посмотрел в угол, спросил:
— Что у вас там?
— Золото.
— Золото? Откуда?
— Слышал, в прошлом году вертолет с золотом разбился? Все погибли, а вот он, — показал на Красюка, — остался жив. Охранником там был. Комиссия двадцати килограммов недосчиталась, и его посадили. А теперь мы это золото нашли, несем сдавать. Верно, Юра?
Повернувшись к Красюку, сидевшему слева, Сизов посмотрел на него в упор, ловя ускользающий взгляд. Красюк промолчал.
Подняли рюмки, чокнулись и выпили за то, что все, слава богу, окончилось благополучно.
Потом Сизов достал из кармана узелок, развязал.
— А вот об этом что скажешь?
Ивакин взял все три самородка, покатал на ладони, положил их обратно на тряпицу. Затем, ни слова не говоря, встал, прошел в другую комнату и принес два самородка.
— А об этом?
— Значит, ты и там был первым! — восхищенно воскликнул Сизов, рассматривая поблескивающие камушки, похожие на те, что были у него.
— Это не имеет значения.
В сенях заскрипели половицы. Сизов быстро сгреб все самородки в свою тряпицу, сунул в карман. Дверь без стука отворилась и в комнату, пригнувшись под притолокой, шагнул худощавый человек, в котором Сизов сразу узнал местного милицейского уполномоченного Грысина. На нем была серая брезентовая куртка, такие же, никогда не знавшие утюга, брюки, плоская пыльная кепка на голове — как есть работяга, идущий со смены на комбинате.
— Привет честной компании, — сказал Грысин глухим бесцветным голосом, оглядывая поочередно всех, сидевших за столом.
Саша Ивакин встал, развел руками.
— Степан Степаныч! Прошу к нам.
— Да я, собственно, не в гости. Мне сказали: люди из тайги пришли… Полагается узнать.
— Меня вы знаете, — сказал Сизов, тоже вставая.
— Тебя знаю. Осужденный, а потом оправданный. Вопросов нет. И тебя знаю, — показал он на нанайца. — Бывал у нас в поселке.
— Бывала, бывала, — энергично закивал Чумбока.
Опережая следующий вопрос Грысина, Сизов шагнул к нему вплотную.
— Можно вас на два слова?
— Что, секрет? — удивился тот.
— Выйдем на минуточку.
Они вышли в сени. Плотно закрыв за собой дверь, Сизов спросил:
— Связь с райцентром у вас имеется?
— Обязательно.
— Зампрокурора Плонского знаете?
— А как же.
Грысин отвечал односложно, ехидно ухмыляясь, и Сизову подумалось: уполномоченный в курсе и теперь ждет, какую лапшу вывесит перед ним беглый зэк.
— Можете с ним связаться?
— С прокурором? Может, лучше с адвокатом?
Грысин хохотнул, снял кепку, ладонью вытер пот со лба.
— Сообщите ему, что мы в Никше и что все в порядке.
— Кто это — «мы»?
— Он знает.
— Мне тоже не мешало бы знать.
— Приедет Плонский, все скажет.
— Приедет? Сам Плонский? Что-то ты темнишь, мужик.
В сени выглянул Саша Ивакин, позвал:
— Степаныч! Хватит секретничать. Рюмки налиты…
— В другой раз. Дела у меня.
Грысин кинул кепку на голову, поправил ее обеими руками, будто форменную фуражку, и, не прощаясь, вышел.
— Сказал ему про золото? — настороженно спросил Ивакин.
— Ты что! Хоть он и власть, а я эту ночь хочу спать спокойно.
— Ну, правильно. Пошли к столу.
Красюк встретил их выжидательным и тревожным взглядом.
— Спокойно, Юра. Все в порядке, — сказал ему Сизов. И повернулся к Ивакину: — А чего это Степаныч говорил об осужденном и оправданном?
— Так это тебя оправдали. Дело пересмотрено. Я как пришел из тайги, как узнал, что ты сам на себя наговорил, сразу в прокуратуру. Дело-то ясное, быстро разобрались.
— А мне ничего не сообщили.
— Плонский сам хотел. Поехал к тебе, но ты почему-то сбежал. Зачем? Почему?..
— Сбежал? Кто это тебе сказал?
— Сам Плонский.
