не продать? Это журналисты, которые все поголовно куплены, расписывают, общественное мнение формируют, опять же, против братвы направленное, а не против тех, кто по-тихому этим занимался, занимается и заниматься будет.
– Андрей, – сказала Настя.
– Да?
– А к чему ты все это мне сейчас рассказываешь?
– К чему? К вопросу о твоей самостоятельности…
– Так что с самостоятельностью?
– С Михалычем что там у тебя? – спросил Андрей, не ответив на ее вопрос.
– С Михалычем? А при чем тут Михалыч?
– А при том, что он вот туда как раз и полез. К этим главным кормушкам. А если человек туда попадет, он уничтожает всех, кто ему мешает. А я чувствую, что подошел уже к черте, понимаешь? Уже приблизился к самым запретным зонам. У меня все операции сейчас основные туда заедут краешком.
– Ты что, все деньги заработать хочешь? Мало тебе?
– Так уж вышло, Настя. Я не виноват. Это как машина – она пущена и не остановить, пока не выработается до конца. Пока горючее не кончится.
– Какой пафос… «Я на краю…», «машина пущена…», – Настя усмехнулась.
– Ты чего смеешься?
– А как не смеяться-то? Ты себя послушай – бандитская романтика…
– Романтика, да… Я что-то говорю, говорю…
– Ничего. Нормальная лекция по бандитской политэкономии.
У Насти постепенно создавалось ощущение, что Андрей пытается как-то в чем-то оправдаться перед ней. Это было уже интересно. Тем более, что он продолжил, потихоньку подтверждая ее соображения:
– Бандитская, говоришь? А кто у нас не нарушает закон? Кто в этой стране долбаной живет на зарплату, скажи? Можешь назвать хоть одного знакомого тебе человека, который довольствуется только тем, что платит ему государство? Нет таких. Слово «халтура» – оно же синоним незаконной деятельности, не облагаемой никакими налогами. Халтуры, шабашки, то-се… Это пятьдесят, если не больше, процентов экономики и вообще любой жизни. Все эти ремонты на дому… Вот оно, частное предпринимательство, настоящее, которое много лет у нас уже есть и которому до сих пор дороги не дают. Эти гады, между прочим, про которых я говорил только что. Они и не дают. Не выгодно это им. Вообще…
– Я не понимаю, ты к чему это все, Андрей? Мир переделать, что ли, хочешь?
Он помолчал.
– А кто не хочет? Все хотят переделать мир под себя, чтобы было удобней в нем жить. И все, между прочим, переделывают. Не глобально, а в своем маленьком кругу, в котором они существуют. Человек живет в государственной квартире с этими ужасными обоями, дикой покраской, делает ремонт за свой счет, доводит квартиру до ума – это уже переделка мира. Уже выход из этого круга, очерченного гадами сверху…
– Тебя послушать, так просто какой-то заговор против человечества…
– Я иногда думаю, что так оно и есть. В тюрьме у меня знаешь сколько времени было для таких раздумий? Ого-го! Иногда так и казалось, что все рассчитано и просчитано до мельчайших деталей, до каждой порции хряпы…
– Чего?
– Хряпы. Еда такая в тюрьме. Типа макарон, только макароны по сравнению с хряпой это как Моцарт по сравнению с Аленой Апиной… Нигде же, наверное, таких диких тюрем нет, как у нас. Ну, я не беру разные там Азии и Африки… Таких отношений между людьми. Такого воровства, когда воруют все. Вся страна до последнего человека. До последнего блокадника-пенсионера. Вот что страшно.
– Так ты что, Андрей, революционер, что ли? Каковы твои задачи, расскажи, интересно.
– Мои задачи… Одну свою задачу я уже выполнил. Тебя сюда привез. Знаешь, как мне это по кайфу…
– Ну вот, слава Богу, заговорил, как человек. А то все будто учитель на уроке.
– Настя, ты извини, ведь я не зануда какой… Просто так получилось. Понесло в философию. От недосыпа, наверное.
– Все нормально, Андрей. Я все понимаю. – Настя посмотрела ему в глаза и кивнула. – Да-да. Все понимаю…
– Все? – спросил он.
– Да.
– Ты уверена?
– Абсолютно.
– И что скажешь? – голос его стал хриплым.
– Что скажу? Что таких, как ты, людей я еще не встречала в жизни. И что я согласна.
– На что? На что согласна? – он вскочил из-за стола. – Я же ничего еще не предложил.
– Как это, ничего не предложил? Ты еще вчера предложил, вечером…
– Да?
– Ну да. – Настя улыбнулась. – В аэропорту, помнишь? «Кушать хочешь?»
Андрей нахмурился.
– Ну, знаешь, я с тобой серьезно…
– Да ладно, ладно, я тоже серьезно. Пошутила, подумаешь?.. Я все понимаю.
– Все?
– Ну, наверное, почти. Странно, конечно, чего это ты вдруг так… такие поступки совершаешь…
– Какие поступки?
– Срываешься неожиданно. У тебя же, как я понимаю, работа? Я ведь немного эту работу знаю. С нее просто так не сорвешься.
– Да уж… Но что делать? Для чего работаем-то? А жизнь одна. И в ней так редко, не поверишь, так редко встречаются люди, которым… с которыми…
– Меня знаешь что очень тронуло? – оборвала его Настя. – Что ты на меня не полез прямо ночью.
– Ну, ты даешь… Что ты думаешь, у меня женщин мало было? И есть? Чтобы я вот так, зверем на тебя кидался? Мне, может быть, другое от тебя нужно…
– Другое? – Настя надула губы. – А я-то думала… А тебе – другое…
Андрей зацепил стол, рванувшись к ней, и на пол упали оба пакетика с нетронутыми йогуртами, пролился кофе из Настиной чашки, полной до краев.
Сначала она не теряла головы, удивилась даже его неловкости, когда он, таща ее в спальню, ударил Настю спиной о закрытую дверь.
– Убьешь раньше времени, – шепнула она, но он даже не извинился, что-то пробурчал невнятное…
А потом она растворилась в его мощном, налитом мужской, взрослой силой теле, расплавилась, смешивая свой пот с его, соленым и при этом необычайно вкусным, она стала гибкой, словно не кости были внутри, а резиновые жгуты, и, послушная его рукам, принимала совершенно немыслимые позы и ни о чем не думала, испытывая впервые в жизни, кроме всего прочего, фантастическое чувство защищенности от всего, что только может быть неприятного и страшного в жизни, защищенности, которую давал ей этот первый в ее жизни мужчина и о которой она даже не подозревала, лежа в постели со своим одноклассником Максимом и, еще раньше, с молодым бандитом Димкой. Иногда, в те редкие мгновения, когда включался ее разум и она могла связать в короткую цепочку несколько несложных мыслей, Настя думала, что сейчас она по-настоящему счастлива. Только вчера она сказала Максиму, что теперь будет жить так, как захочет, что никто не сможет ею помыкать. И вот здесь она нашла подтверждение своим вчерашним словам. Как это ни странно. Ведь увез ее этот человек по собственному его желанию… Ой ли? По его ли только? Она же с самого начала, как только увидела его, поняла, что, позови он ее с собой, пойдет куда угодно, не спрашивая что, куда и зачем. И сейчас, вдавливаясь своей маленькой грудью в его тело, она чувствовала неиспытанную прежде силу, она становилась женщиной, взрослой, мудрой и сильной… Она понимала, что
