Павел Афанасьевич, слушая, подумал: «Больно бойкие ребята на слово. Да и за Григория горой стоят. А может, это они, чтобы меня успокоить? Только очень уж душевно изъясняются, без притворства».
— Но вы мне все же скажите без утайки, как у вас с дисциплиной в подразделении? — спросил Павел Афанасьевич, внимательно следя за выражением лиц своих собеседников.
— Нормально, — отозвался кто-то несмело.
— Говорите, «нормально», а такое ЧП сотворили.
— Конечно, упущения были, — принял замечание гостя сержант Ячменев, — но мы свои ошибки знаем теперь, товарищ полковник. Постараемся исправить.
— У нас генеральный план есть, — бойко вставил Машкин и показал на большой лист ватмана, висевший на стене.
Павел Афанасьевич надел очки, пристально вгляделся в слова, выведенные бойкой кистью:
«Обязательства, единогласно принятые на комсомольском собрании подразделения».
— Вот это курс подходящий, — похвалил Павел Афанасьевич ракетчиков. — Только последний пункт не очень понятен мне. Как это: «Больше уделять внимания творческим предложениям»? Любители предлагать всякое найдутся, только волю дай.
Молчавший все это время полковник Осокин объяснил:
— Тут, видите ли, Павел Афанасьевич, ракетчики наши рационализаторские проблемы решают. Так что этот пункт для них очень важен.
— О нас скоро во всех частях узнают, — похвалился Машкин. На него зашикали:
— Ты, Костя, на клавиши не нажимай. Обойдемся без музыки.
— А чего? Не правда разве?
— Правда сама за себя постоит, без твоей помощи, Костя, — строго сказал сержант Ячменев.
— Глядите, какими скромниками сделались, — разочарованно махнул рукой Машкин. — Прямо ангелы небесные!
В этот момент кто-то незаметно положил на стол перед гостем листок с рисунком. На нем в карикатурной форме были изображены двое ракетчиков, похожие на сержанта Ячменева и ефрейтора Машкина. Задирая непомерно длинные ноги, ракетчики тащили ракетно-пусковую установку к стоявшему в ожидании полковнику. А полковник этот был точь-в-точь он, Жогин-старший. Под рисунком было написано: «Дружеский шарж». Павел Афанасьевич показал его Осокину. Тот, улыбнувшись, спросил:
— Кто это, интересно, изобразил?
Поднялся бритоголовый рядовой Омелин.
— Я изобразил, товарищ полковник, на память нашему гостю.
— Спасибо за подарок. Я сохраню его обязательно, — поблагодарил Павел Афанасьевич.
Почти до самого отбоя пробыл Жогин-старший у ракетчиков. А когда пришел на квартиру сына, опять принялся с улыбкой рассматривать подарок рядового Омелина. «Вот, черт побери, какая штука получилась, — говорил он самому себе, вздыхая. — Шел с одним намерением, а ушел с другим. Прямо приворожили они меня...»
5
На следующий день Павел Афанасьевич один бродил вокруг городка, осматривая знакомые места, любуясь дорогими сердцу приметами. На квартиру сына возвращался уже под вечер, усталый, с единственным желанием поскорей добраться до дивана и лечь, ни о чем больше не думая. Но в дверях встретил его вдруг могучий Горчаков.
— А-а-а, наконец-то! — сказал он обрадованно, будто давно знакомому человеку, и горячо, изо всех сил стиснул его руку в своих широченных ладонях. — А я, понимаете, раз пришел — вас нет, второй пришел — опять впустую. Наконец-то поймал. Теперь прошу, дорогой сосед, пожаловать ко мне.
Павел Афанасьевич, попробовал отказаться, сославшись на позднее время, но Горчаков и слушать не хотел.
— Э-э-э, нет, Павел Афанасьевич, уважьте. Теперь я от вас, как хотите, один не уйду. Даже могу для подкрепления супругу вызвать.
На шум в прихожую пришла с кухни Надежда Андреевна, принялась утихомиривать Горчакова:
— А может, действительно, Василий Прохорович, перенести встречу на завтра. Сами-то вы лишь час назад с полевых занятий вернулись. Тоже устали.
Однако Горчаков не унимался:
— Ну, вернулся... Ну и что?.. А я хочу с гостем по душам потолковать...
«А вот это интересно, — загорелся вдруг Павел Афанасьевич. — Может, и в самом деле человек знает что-нибудь важное». И он согласился.
— Ладно, пойдемте потолкуем.
Надежда Андреевна обиженно закачала головой:
— Ну вот, не успели прийти — и снова в бега. Посидели бы дома. У меня тоже ужин приготовлен.
— А я ненадолго, Надя, — сказал Павел Афанасьевич. — Я скоро вернусь.
На полу в прихожей у Горчакова лежала шкура волка. На стене возле зеркала висели рога лося и чучело крупной совы с распростертыми крыльями. Павел Афанасьевич поинтересовался:
— Увлекаетесь охотой?
— И сам, и жена. Сейчас познакомлю! — ответил Горчаков и крикнул: — Ксения, где ты прячешься?
— Иду, иду, — торопливо отозвался женский голос Из глубины квартиры. И тут же перед гостем появилась веселая, очень подвижная женщина с черными волосами, по-девичьи подвязанными широкой зеленой лентой. Приветливо поздоровавшись, она велела мужу немедленно вести гостя в комнату, а сама опять убежала на кухню, крикнув: — Извините, у меня жаркое горит!
— Это она куропаток жарит, — кинув ей вслед, заметил Горчаков. — Сама настреляла.
— Неужели сама?! — удивился Павел Афанасьевич.
— Точно. Зря не хвалю. Иногда, знаете, офицеры пустые с охоты возвращаются, а моя Ксения ни-ни, без добычи не вернется.
За столом Горчаков с обычным своим запалом начал рассказывать:
— Представляете, сегодня учеба, завтра учеба — вздохнуть свободно некогда, А у сына вашего, сами знаете, двойной груз на плечах. Оно так и получается: зову его в городки играть — занят, зову на охоту — опять занят. Рационализаторство, видите ли, мешает. Сегодня рационализация, завтра рационализация. Вот и результат плачевный налицо.
— Значит, вы вините во всем самого Григория? — спросил Жогин.
— Не то чтобы виню, но и не оправдываю.
Павел Афанасьевич покачал головой:
— А мне кажется, тут есть виновники поважнее.
Горчаков настороженно прищурился, но ответил шутливо:
— Тогда я виновник, кто же еще.
Павел Афанасьевич досадливо вздохнул. Он все ждал, что хозяин расскажет подробно об отношении командования к его сыну. И вдруг такой нелепый оборот: виноват он, сосед, который приглашал Григория в городки играть. Чепуха какая-то.
— Вы мне обстановку в дивизионе, может, обрисуете? — не вытерпев, попросил Павел Афанасьевич.
— Говорю же вам: нельзя было так варварски относиться к себе, как ваш сын. Нельзя.
— Позвольте, а куда же комдив и начальник штаба смотрели? Они что же, слепые?
— Так я уже сказал вам: тут помимо прямых служебных дел творческие поиски вашего сына принимали во внимание.
— А дисциплину не принимали?
