— Ты не тяни, надо решать с концертом. Что я тут, шутки с тобой шутить буду?
Игнат снова улыбнулся.
— Ты все пытаешься поменяться со мной местами, Боря. Это я тебе сейчас условия ставлю, а не ты мне.
— Так что тебе надо, Игнат? Что за байду вы тут замутили?
Гольцман встал с кресла и начал быстрыми шагами ходить по кабинету. Оказавшись у двери, Борис Дмитриевич резко поворачивался на сто восемьдесят градусов, а приблизившись к столу, на мгновение замирал, касался пальцами бумаг и только потом поворачивался и устремлялся обратно.
— Так, может, кто-нибудь скажет, что там у вас происходит?
— Это у вас происходит, Боря, — лениво ответил Игнат. — У нас уже все произошло.
— Поехали! — тихо сказал Гольцман. — Поехали на стадион.
— Конечно. Машина внизу, — улыбнулся Игнат.
Гольцман, Игнат и Моня сидели на диване в гримерке, предназначенной для Ренаты.
— Значит, ты, Боря, понял наши условия? — в очередной раз спросил Игнат.
— Условия… — Гольцман с мрачным видом взирал на носок своего ботинка. — Понял. Тебе что-то надо подписать?
— Ничего не надо. Твое слово, Боря, сказанное лично мне, — этого вполне достаточно. Ты же знаешь наши правила.
— Знаю, знаю. Я за базар всегда отвечал.
— Вот и чудно. Значит, вводишь Кропалева в правление своего фонда. Все права на публикации — диски, кассеты, видео — всех твоих артистов передаешь нам. И ты в доле. Всего-то делов!
— Да… Всего делов.
«Разберемся, — думал Гольцман. — Эти бандиты еще не представляют, с кем связались. Мы еще повоюем. Посмотрим, чья возьмет».
— Ну, где Рената-то? Будем концерт начинать, или как? Я твои условия принимаю, теперь давай выполняй мои.
— Будет тебе Рената, все тебе будет.
Игнат вытащил из кармана телефон и набрал номер.
— Шурик? Зайди в гримерочку к Ренате, будь другом.
Гольцман усмехнулся.
— Ты чего? — спросил Игнат, отключив телефон.
— Так, ничего. Интересно на его рожу блядскую посмотреть.
— Зачем же так? Он, Боря, такой же, как ты. Человек дела, я имею в виду. Ты же понимаешь, что без нас вы бы все равно на настоящий уровень не вышли.
— Это почему же?
— А потому, что все производство в наших руках. Вы ни хера не сделаете сами. Мэрия, не мэрия, это все на бумаге хорошо. И на митингах. А заводы, на которых диски штампуются, — заводы-то под нами стоят. Так что давайте все решим миром. Иначе просто в трубу вылетите.
В гримерку вошел Шурик.
— Добрый день, — сказал он Гольцману и, протягивая руку, шагнул к дивану, на котором сидел его прежний начальник.
Гольцман хотел было послать предателя, обматерить, выпустить пар, но вместо этого привстал и пожал протянутую ему ладонь.
— Здорово, Шурик. Давно не виделись.
— Да, Борис Дмитриевич, давно.
— Вот как все славно, — заметил Игнат, растянув рот в широкой и искренней улыбке. — Все просто замечательно. Друзья встречаются вновь.
— Да, — сказал Гольцман, пристально глядя в глаза Шурика. — И, думаю, мы сработаемся.
— Сработаемся, Борис Дмитриевич, — ответил Шурик очень серьезно. — Конечно, сработаемся. Где наша не пропадала?
Тон Александра Михайловича сказал Гольцману очень много. И то, что он прочитал в глазах Рябого, ему очень понравилось. Не собирался сдаваться Александр Михайлович. Не собирался под бандитов ложиться. А значит, и вправду поборются они еще, повоюют. Хорошо, что они с Рябым снова оказались в одной связке. Михалыч — мужик ушлый… Да и он, Гольцман, тоже не лопух.
«Разберемся, — подумал Борис Дмитриевич. — Время все расставит на свои места».
— Ну, зови Ренату свою, — заметил Игнат, обращаясь к Шурику. — Пора начинать.
— Ты с билетами разобрался? — спросил Рябой.
— Все схвачено. Я команду дал, ревизия уехала. Заплатили уже кому надо. Можно музыку играть. Давай, Шурик, не тяни, зрители ждут, волнуются.
