Толик с облегчением услышал голос Романа и обернулся, вынырнув из облака тяжелого смрада, исходившего от завсегдатая пивной.
— Что случилось, ребятки? — Роман стоял у стола, держа в руках четыре тяжелые кружки, наполненные бледно-желтым пивом с тоненькими полосками пены.
— Братан! Мы тут разговариваем, — сказал гопник, оттесняя Толика и надвигаясь на Кудрявцева.
— Слушай, ты, я тебе не братан, — вполне благодушно ответил Кудрявцев, ничуть не испугавшись. — А если хочешь называть меня братаном, будь другом, возьми банку водочки. Только хорошей, «Смирновской» там или какой еще… Сделаешь?
Кудрявцев уже протягивал парню две пятисотенных.
— Ну, чего мнешься? Вместе и хряпнем. Только гляди! Не обмани.
— Да ты чо, в натуре, мужик? Чтобы я кого кидал?
— Вот и славно, — пьяно улыбнулся Кудрявцев. — А мы с товарищем тебя здесь подождем.
Парень, взяв деньги, растворился в полумраке заведения, а Кудрявцев поднял кружку и тихонько стукнул ее о ту, что была ближе к Толику.
— Ну, давай! За наше прошлое! Оно ведь, прошлое-то, — самое лучшее, что у нас есть. Лучше уже ничего не будет! Давай, Толечка!
Боян послушно зацепил пальцами уродливую посудину и поднес ко рту. Запах тухлятины ударил в ноздри. На ободке кружки виднелся след красной губной помады. В горле Толика снова заклокотала тошнота.
— Не боись! Вперед!
Решив не спорить с пьяным Кудрявцевым, Толя зажмурился и, повернув кружку так, чтобы случайно не лизнуть помаду, сделал первый глоток.
Опьянел он довольно быстро. Пиво, которое казалось разбавленным и слабым и совершенно не походило на все сорта, перепробованные Толиком прежде, проявило себя довольно сильнодействующим алкогольным напитком.
Правда, Боян отдавал себе отчет и в том, что бутылка водки, из которой Роман подливал в кружки, тоже сыграла свою роль, но эта мысль растворилась в благодушии, которое вдруг охватило Толика. Настроение его неожиданно поднялось, и даже урод гопник, тоже очень быстро опьяневший и постоянно что-то бормотавший, не казался уже таким отвратительным.
Да и сама пивная перестала вызывать омерзение, которое Толя испытал при входе. Пивная как пивная. Ничего особенного…
Боян сделал еще глоток «ерша» и услышал слова Кудрявцева.
— Говно! Все говно! — говорил Роман. — Сваливаю я, Толька, надоело! Все лучшее, светлое — все это позади. Впереди — только мрак. Мрак и ужас. Мне это смерть Лекова открыла. Все. Эпоха наша кончилась.
— Наша — это чья?
Роман пристально посмотрел на Бояна, глотнул из своей кружки и сказал:
— Моя. Потому что ты, Толька, человек из другого времени. А жаль… Хороший ты парень…
— Почему же из другого?
— Потому. Все, что сейчас делается, ты воспринимаешь как должное. А я — нет.
— Да брось ты, Рома! Что ты такое несешь? При «совках», что ли, лучше было?
— Дурак ты, Толя. Извини, конечно. Ты просто еще молодой. Не понимаешь многого. И, прости меня, книг мало читал. Да не горюй, тебе все равно не понять. Лучше подумай, будешь мою квартиру покупать или нет?
— Квартиру?
— У меня мужик есть, — включился в беседу гопник. — Я могу через него хату продать. Надежный человек, реально.
— Отстань, — махнул рукой Роман. — Давай лучше вмажем.
Он выпил с гопником и даже чокнулся с ним.
— В общем, Толик, живи спокойно, занимайся своими делами, — продолжал Кудрявцев. — А то, что было у меня… Это все равно не повторится… Не могу я больше, Толя, такая тут тоска…
— Слушай, — решил перехватить инициативу Боян, — ты можешь мне встречу с Ренатой устроить?
— С кем? — переспросил Кудрявцев.
— С Ренатой.
— А… Суперзвезда… Ну, могу. А на кой черт тебе?…
— Я проект делаю для ВВ. Для Вавилова…
— Ой, не связывайся, Толя, я тебя умоляю… Вавиловские проекты… Меня от этого больше всего и тошнит… Я всю жизнь имел дело с произведениями искусства. Окружал себя прекрасной музыкой. Прекрасными людьми…
Пафос Романа Альфредовича вполне соответствовал его состоянию. Боян тоже сильно опьянел, поэтому воспринимал слова Кудрявцева вполне серьезно.
— А что изменилось-то, Рома?
