— Кого? — спросил полковник, зевая.
— Ну Кристофа же! Я поразилась — он оказался такой бледный. А потом я поняла почему.
— Ну и почему же?
— Потому что это был вовсе не он. То есть сначала я думала, что это он, бросилась к нему, но что-то, какое-то предчувствие меня остановило. Этот Кристоф был совсем не похож на Кристофа настоящего. Внешность, черты лица — все совпадало, но я знала, что это не он. Я подумала, что, может быть, это и есть то существо, что гналось за мной. Однако нельзя было даже делать вид, будто я его боюсь. Поэтому я сказала ему: «Здравствуй, Кристоф».
— Послушай, Верхен, — сказал полковник, — дай же мне хоть немного поспать. Не желаю я слушать всю эту чушь!
— Папа! Ну не перебивай, пожалуйста! Это существо, похожее на Кристофа, оно было такое бледное, такое… неприятное, что ли… Оно молча смотрело на меня. И тут я вновь испытала ужас. Мне хотелось убежать, но я не знала куда, мне казалось, что от этого существа, которое надело на себя личину Кристофа, не спрячешься, не убежишь. «Где же настоящий Кристоф?» — думала я. И тут это существо, оно словно бы прочитало мои мысли, сказало: «Если ты хочешь знать, что произошло с твоим женишком, немедленно приезжай». Мне сделалось так жутко, что я даже до крови прикусила губу…
— И проснулась, — усмехнулся полковник.
— В том-то и дело, что нет. Я не проснулась. Я продолжала разговаривать с этим бледным двойником. «Что с Кристофом? — спросила я. — Что вы с ним сделали?» «Я же сказал, — отвечало существо, — приедешь — узнаешь». После этих слов этот лже-Кристоф стал преображаться: он покрылся язвами, щеки ввалились. Откуда ни возьмись появились волосы и борода до пят. И там, в этой ужасной бороде, ползали черви.
Перекрученные ногти страшилища скребли по полу. Оно, это отвратительное существо, протянуло свои когти ко мне и, пап! — Вероника распахнула ночную сорочку, — оцарапало меня вот здесь, на груди. Посмотри, папа! Неужели все это случилось наяву?!
Нехотя полковник посмотрел на то, что показывала дочь, на длинную свежую царапину повыше груди.
— Дура! — сказал он. — Иди спать. Сама себя во сне оцарапала, теперь спать мешаешь.
— Па-поч-ка! Да пойми же ты — Кристоф в беде! С ним что-то случилось. Я чувствую это! И не могла я оцарапаться во сне!
— Короче, Верхен, не мешай мне спать!
— Нет. Поехали в Дахау.
Полковник утратил доселе сохраняемое им бесстрастное выражение лица: брови его грозно сошлись над переносицей, нижняя челюсть машинально выдвинулась вперед. Он заговорил, и с губ полетели мелкие капельки слюны.
— Да ты рехнулась, что ли, дура? Ночью, в такую бурю — ехать?! Иди спи— хорошо все будет с твоим женихом. Твою мамку перед свадьбой-то тоже кошмары донимали. Спокойной ночи, дочка.
—Но!…
— Да ни черта с твоим Кристофом случиться не может! Дрыхнет сейчас без задних ног и десятый сон видит!…
— Отец! — Вероника напряженно прикусила губу. — Ты злой и бессердечный человек. Если ты не поедешь со мной, я поеду одна!
— Давай! — Граф махнул рукой, перевернулся на другой бок и прикрыл глаза. — Езжай! Скатертью дорожка!
Он услышал звук захлопнувшейся двери и торопливую поступь удаляющихся шагов дочери. Полковник сел.
— Дура! — крикнул он дочери вдогонку. — В такую погоду ты и десяти шагов не проедешь!
Высказавшись таким образом, полковник уже приготовился отойти ко сну. Однако сон пропал. Более того, граф ощущал энергичное шевеление пальцев ног, что всегда означало у него полное и окончательное пробуждение.
Ворча, он встал с кровати, надел пантуфли, вставил в глаз монокль и, шаркая, направился на кухню выпить наливки. Сей вишневый напиток, изготовленный кухаркой Гретой, бесспорно, способен был усыпить даже самого пса Цербера, чьи очи, как известно, никогда не смежал сон.
Уже в кухне, достав из шкапчика изрядно початый графин, полковник устало выдохнул, протер краем халата мерку и аккуратнейше отцедил вишневки до второго деления снизу мерки. Он запрокинул голову, обжигающий напиток приятно опалил горло, в ноздри ворвался аромат ранней весны. Полковник зажмурился. Удовольствие от наливки было хотя и привычным, однако же не надоедало. Однако на сей раз ему не суждено было насладиться в полной мере, ибо слух бывшего военного уловил некие странные звуки. Прислушавшись, полковник опознал в них голоса, голоса возбужденные. Казалось, что на улице, откуда они, собственно, и доносились, происходит горячий спор или даже выяснение отношений перед основательной потасовкой.
— Какого дьявола? — Полковник блаженно зевнул.
Глаза его слипались. И не слипались даже, а склеивались, словно намазанные вязкой патокой. — Какого это черта, интересно, шумят?
Едва лишь он отворил дверь, ведущую в коридор и лишь затем во двор, как оказался буквально с ног до головы вымочен мощными струями дождя. Раздосадованный, он обнаружил, что за какую-то секунду ухитрился промокнуть до нитки.
Тем не менее во дворе определенно кто-то был. Голоса доносились издалека, от самых конюшен.
— Черти полосатые! — проворчал полковник. — И чего это им ночами не спится? Носит же кого-то в такой час по конюшням!
Вернувшись к себе, он первым делом скинул мокрый халат, накинул старый мундир и, кряхтя, влез в длинные, помнящие еще семилетнюю войну ботфорты.
Выйдя во двор, он не пожалел о выбранной обуви. Грязи намыло почти до самых колен.
По мере его приближения к конюшням голоса звучали все громче и отчетливей. С немалым для себя удивлением полковник обнаружил, что один из этих голосов принадлежит Веронике.
— Дура девка! — проворчал граф. — И ведь действительно собралась к жениху. Что с ней будешь делать?!
— Верхен! — сказал он нарочито громко. — Прекращай немедленно и иди сейчас же спать!
Произнося эти слова, он подошел совсем близко к дочери, но как же он удивился, когда сквозь залитое струями дождя стекло монокля рассмотрел, что же все-таки происходит. Никогда за всю свою некороткую жизнь граф не бывал удивлен столь сильно. Сонливость покинула его. Он побагровел от гнева.
Происходило же вот что.
Возле конюшен стоял экипаж, полностью готовый к отбытию. Дрожащий кучер по имени Йохан поправлял упряжь. Но не это столь рассердило полковника, а то, что кучер находился под прицелом пистолета, который Вероника сжимала в обеих руках.
Полковник сразу же узнал свой старый пистолет с двумя длинными стволами, который он бережно хранил в ящике секретера и, почитая во всем прежде всего аккуратность, собственноручно каждую неделю протирал его и чистил.
Удивление сменилось возмущением, возмущение — негодованием, негодование — раскаленной жалящей яростью.
— Мерзавка! Отдай пистолет! Как ты посмела его взять!
— Господин граф! — жалобно бормотал кучер Йохан. — Ваше высокопревосходительство! Мамзель Вероника заболели. Они уже четверть часа грозятся меня пристрелить, если я тотчас же не отвезу их в Дахау. Господин граф! Что же это за безобразие! Я как ваш старый и верный слуга…
— Заткнись! — заревел граф. — Верхен! Говорю тебе по-хорошему, отдай немедленно пистолет! Ну же! Давай его сюда! А утром я разберусь, как тебя наказать…
Полковник требовательно протянул руку вперед, но тут же, впрочем, оказался вынужден ее опустить. Ибо сейчас Вероника целилась прямо в его закапанный ливнем монокль.
— Дура! — прохрипел граф. — Он же заряжен! Дай…
