так ясно, что уважаемые авторитеты и иже с ними. Вот хотя бы финансовые документы по фирме «Автоком», из которых можно легко понять, что фирма прокручивала перечисленные ей непонятно за что огромные суммы, превращая их в воздух. Воздух уходил в атмосферу, а куда оседали деньги — полный туман. Кто владелец этой фирмы — ни для кого не секрет. Да, хорошее досье Груздь составил. Видать, давно готовился всех своих конкурентов сдать. Только одного не учел. Что вместе с ними и сам может полететь вверх тормашками.
Самохин порылся в бумагах, вынул один из документов, положил на стол перед Костей.
— Посмотрел я бумажки, распечатанные с дискет. Есть тут списки поставок неизвестного товара, даты имеются и суммы проставлены, как в банке. Как думаешь, что это за товар?
Костя бросил взгляд на листок, все понял и усмехнулся.
— Судя по суммам и килограммам ежу понятно, что за товар. Только один единственный товар может идти у нас по такой баснословной цене — пятьдесят тысяч долларов за кило.
— То-то и оно. Вот на этом можем легко Груздя зацепить.
— Так может, ордерок на арест, Аркадий Михалыч? — обрадовался Костя. — Пока он ещё тепленький и не проснулся, как следует. А то очухается и бросится в бега. Тогда ищи ветра…
— Не бросится, — покачал головой Самохин. — Чего ему бросаться? Он ничего не боится. И он тебе на этот списочек знаешь, что скажет? Суммы в рублях, вес в тоннах, а товар — сахар. Чем ответишь? Ничем.
Костя прошелся по кабинету, вернулся на прежнее место, уселся на стул, не смог сидеть, опять вскочил. Дело само идет в руки, только бери и раскручивай. Груздя взять, пока он в прострации после ограбления, вытрясти из ханыг, где скрывается Волков, изловить его, а на закуску и Махрова захомутать под общее дело. А так Волков неизвестно где, Груздь вот-вот с крючка сорвется, а Махров пока пребывает в полном неведении. В неведении ли?
— Давайте этих хреновых авторитетов возьмем, Аркадий Михалыч! Ведь ясно, что они уже по уши в дерьме.
— Взять недолго, — пробурчал полковник, вглядываясь в листок. — Только как бы потом отпускать не пришлось. На Махрова материала предостаточно. Есть за что зацепить. А на Притыкина? То-то и оно. Что вот это за буквы в последней колонке, а?
Костя наклонился над столом.
— Похоже на заглавные буквы чьих-то фамилий или кликух, Аркадий Михалыч. Наверное, тех, кому предназначался товар.
— Может и так. — Самохин ткнул пальцем в бумажку. — Вот смотри, чаще других буква «Д». А как твоего купца кличут?
— Димон, — обрадовался Костя. — Он тут и стоит. Точно он.
— Он, да не он. Знаешь что, Костя. Напечатай-ка другой список. Перекупщиков. Имена, фамилии, адреса укажи. Все как положено. Сколько здесь букв, столько и фамилий.
Радость Кости сползла с лица. Он недоуменно пожал плечами.
— Где же я вам их возьму, Аркадий Михалыч?
Самохин усмехнулся.
— Выдуманные, чудило. Но одного перекупщика укажи реального — этого самого Димона. Предъявим ему оба списка и скажем, чтобы он Груздя благодарил за наводку. И тогда посмотрим, как он выкручиваться будет.
— Я понял, Аркадий Михалыч, — согласно кивнул Костя. — Сделаем. Он нам за такую наводку Груздя с потрохами сдаст.
Самохин отложил листок со списком и закрыл папку.
— Ну вот, это и будет свидетель.
Квартира Владика Черновца была обставлена так, словно её хозяин собирался не жить в ней, а водить в неё экскурсантов. Еще больший любитель антиквариата, чем липовый бизнесмен Валера Притыкин, по которому уже горючими слезами заревела тюрьма, Владик тщательно и аккуратно подбирал обстановку в едином барочном стиле, отличающемся вычурной кривоногой мебелью и громоздкими картинными рамами с всевозможными завитушками и вензельками.
Люська уже бывала здесь раньше, и причуды Владика не вызывали у неё любопытства, а Андрей полчаса бродил по квартире, разглядывая выставленные произведения мебельного искусства и картины на стенах, пока не обнаружил Люську на роскошной постели, покрытой парчовой тканью с позолотой.
— Хватит болтаться по комнатам, дорогой, — усмехнулась Люська. — Или ты приценяешься к экспонатам? Могу тебе сказать, что для Владика они бесценны. У него только две страсти — мебель и ткань, и он тратит на это всю свою зарплату.
— Ну и убежище ты нам подыскала, Люська! — восхищенно проговорил он. — Этот жалкий собиратель рекламных картинок Валера Груздь твоему Владику в подметки не годится. В таком музее я готов прятаться вечно.
— Рано или поздно нам придется отсюда убраться… — вздохнула она. — Так что надо решать, что нам делать дальше. Не вечно же здесь прятаться.
Андрей плюхнулся рядом с ней на кровать и, взяв за руку, посмотрел в глаза. Он-то свое решение давно принял и теперь ждал от неё согласия. Но Люська, как она сама сказала Владику, ещё не совсем разобралась в своих чувствах, чтобы соглашаться на его предложение.
— Прятаться придется мне, Люся. Ты тут совершенно не при чем. Отвечать за мента придется только мне. И за кражу тоже. Они ведь уверены, что кражу организовал я. Давай мотанем отсюда вместе. И уедем далеко-далеко…
Люська отвернулась от него и легла на бок. Контуры её тела плавно перетекали у него перед глазами. Он положил руку ей на плечо, опустил вниз на талию, провел по круглому бедру и стал гладить нежную, мягкую кожу ноги. Люська, казалось, никак не реагировала на его прикосновения.
— Этот город грязный и жестокий, — вздохнула она. — Мне здесь тяжело жить. Постоянно надо бороться за свое место. Если не выпустишь когти и не оттолкнешь локтем соседа, сразу затопчут. Я устала.
— Другие города не лучше, — заметил Андрей. — Везде такая же грязь.
— Я знаю, я поездила.
— Когда?
— Сразу после твоего ухода. Сбежала из дома. Не могла находиться здесь. Помоталась по стране в поисках теплого уголка. Потом вернулась сюда. Но с предками жить не смогла. Они меня постоянно упрекали. Так что всего добилась сама. Теперь у меня работа и свой дом. Все это бросать?
— Мне тоже приходится отсюда уехать. И скорее всего, навсегда.
Люська повернула голову, посмотрела на него.
— У тебя ничего нет. Тебе нечего терять. Ты все потерял за эти шесть лет.
Андрей спустил ноги на пол, поднялся с постели, подошел к окну, выглянул на улицу. Там ездили машины, по тротуарам шли прохожие. Никуда не торопясь, ни от кого не скрываясь. Об этом теперь можно только мечтать — чтобы не торопиться и не скрываться. Он отвернулся от окна, посмотрел на нее.
— Да я все потерял. Потерял мать, которая меня не дождалась. Дом, который у меня отобрали. Друга, который меня сдал ментам. Но мне казалось, что я не потерял тебя.
Люська удивленно смотрела на него, приподнявшись на локте.
— Слушай, так ты и за него отсидел? Он ведь тоже должен был сесть.
Андрей помотал головой.
— Нет. Я отсидел за себя. Я получил то, что мне полагалось. Именно столько, сколько я сам себе заработал. Так что ни я ему ничего не должен, ни он мне. Мы рассчитались полностью. Хотя он меня почему-то боится. Думает, что я ему испорчу жизнь. Зачем мне это?
— Но ведь он отделался легким испугом, а ты…
Андрей усмехнулся, подсел к ней на кровать, погладил по коленке.
— Он не отделался от испуга до сих пор. Он все эти шесть лет трясся, как заяц, и боялся, что я его сдам. Поэтому тихо сопел в своей норе и боялся высунуть нос. Ты представляешь, что это такое: каждый день в течение шести лет бояться звонка в дверь? Это наказание пострашнее тюрьмы. К тюрьме
