— Ну-ну, — кивнул Андрей. — Подругу мою обидели. Хочу, чтобы прощения, что ли, попросили. А то как-то сволочно выходит. Она в слезах, я уезжаю, как последний подонок. Бросаю её в такую минуту, когда ей хочется тепла и заботы. А, как считаешь?
Костя согласно кивнул.
— Конечно, пускай извиняться. Если бы мою обидели, я бы не простил.
— Вот и я не могу простить. — Андрей отвернулся и стал смотреть вперед.
Машина понеслась по темному шоссе, освещенному только бледным светом луны, казавшейся обгрызенным с одной стороны блином.
Рядом с полосой дороги мелькнул в свете фар столб с синей табличкой «Разгуляево». За ним вдоль шоссе выстроились рубленые домишки с покосившимися крышами. Андрей заметил на другой стороне указатель с надписью «Дачный поселок».
— Все, приехали, — сказал он.
Костя тормознул на обочине. Андрей распахнул дверцу. Вылез из машины.
— Спасибо, шеф.
Он быстро направился по боковой дороге в сторону дач. Оглянулся на полпути.
Косте пришлось развернуться и отъехать. Но отъехал он недалеко, только до крайнего дома. Там он съехал на обочину и встал. Выключил движок и габаритки, выбрался из машины, поставил её на сигнализацию и короткими перебежками рванул вслед за Андреем, который уходил по дороге в сторону поселка.
Впереди из-за леска показались трехэтажные особнячки. Темная фигура Волкова маячила впереди на дороге, он быстро шел по обочине. Костя сохранял дистанцию. Вынул из кармана мобильный телефон.
— Аркадий Михалыч, это Костя! Никак нет, не сижу у подъезда! Чего мне там сидеть? Плохо слышно, потому что я далеко. За городом. Следую за Волковым. Он от меня в двух шагах. Хочу узнать, куда направляется. Мы находимся в дачном поселке рядом с деревней Разгуляево! Километров десять по Загородному шоссе. Понял, Аркадий Михалыч, не вступать! Буду ждать! Но если что, действую по обстоятельствам, сразу предупреждаю, не взыщите потом.
Он отключил телефон, убрал в карман.
Волков шел вдоль глухих бетонных заборов, скрывающих за собой широкие не засаженные участки с солидными кирпичными коттеджами, освещенные кое-где блеклыми фонарями. Костя решил не выставляться напоказ, если Волков вдруг вздумает обернуться, и спрятался за угол крайнего забора, устроив себе неплохой наблюдательный пункт, из которого просматривалась вся улочка.
Люська лежала на постели в спальне на втором этаже. Она была измотанная и уставшая, и на предложение Махрова сесть с ним за стол хорошенько перекусить ответила отказом. Ее препроводили в спальню, закрыли дверь на ключ и оставили в покое. Она пыталась уснуть и забыться, но сон не шел, все мысли путались в голове, нагоняя какое-то мрачное беспросветное ощущение конца.
Внизу в столовой орали мужики, о чем-то спорили и кого-то ругали. Люська лежала спиной к двери, уткнувшись в подушку, но все равно услышала, как повернулся ключ в замке, открылась дверь и в спальню зашел Махров. Она почувствовала резкий запах прокуренного перегара. Неслышно ступая по мягкому ковру, он обогнул кровать и плюхнулся рядом с ней. Матрас задрожал под его телом.
— Как ты себя чувствуешь, дорогая? — заплетающимся языком проговорил он и опустил тяжелую руку ей на бедро. — Ты все ещё на меня злишься, Люсьен? Ну и зря! Пойдем лучше за стол. Нам не хватает женского общества.
— Отстань, — бросила Люська, отдернула ногу и легла на другой бок, повернувшись к нему спиной.
Он похлопал её по бедру, потом по ягодице, засунул руку под юбку, погладил ляжку, обтянутую чулком. Она ударила его по руке ладонью, словно прихлопнула комара.
— Чего ты злишься-то? — недовольно проворчал он. — Это я должен на тебя злиться. Был бы на моем месте другой, хотя бы тот же Груздь, он бы с тобой церемониться не стал. Знаешь, что бы он с тобой сделал, за то, что ты мне сделала? Пузо вспорол и кишки по дороге размотал. А я тебя даже не побил как следует. Хотя надо было. — Он наклонился и прошептал ей в самое ухо. — Потому что люблю.
Она поморщилась и отодвинулась от него подальше.
— Плевала я на твою любовь!
Он смотрел на неё прозрачными, мутными глазами, проговорил медленно, с расстановкой:
— Один такой тоже плевал на добрые отношения. Доплевался. Теперь валяется в кустах и даже не знает, похоронят его или оставят так гнить. Так-то вот. — Он помолчал немного, вспомнив происшествие на шоссе, передернулся. — Какая ничтожная смерть! Был такой важный человек, полгорода держал в страхе, а подох в канаве, как бездомный пес. Это все, чего он достиг к тридцати пяти годам. Вот и подумаешь, стоит ли заниматься этой грязью, которой мы занимаемся.
Люська повернулась, оторвала голову от подушки.
— Про кого ты говоришь?
— Про кого! Про Валерку Груздя, про кого же еще! Витюня-то его мочканул там, на шоссе.
— Это что, правда? — Люська села на кровати, подобрала под себя ноги и уперлась спиной в стенку.
Он кивнул и какая-то мерзкая улыбка заиграла у него на губах.
— Правдивей не бывает! Прямо в лобешник ему маслину закатал. Так что теперь Валерик на том свете чертям маникюр делает. Можешь Таньке своей так и передать. Пускай она его оплакивает, если, конечно, он ей был не противен.
Люська со злостью смотрела на него.
— Вы не люди! Вы шакалы! Грызете друг друга из-за лишнего куска. И ты меня своими руками после этого трогаешь. Они же у тебя трупным ядом пахнут.
Махрова это задело. Он перестал ухмыляться, подсел поближе, приблизил к ней искаженную злобой небритую рожу.
— Ты права! Мы шакалы! А кто сейчас не шакал? Покажи мне такого человека, я посмотрю на него и удивлюсь. Все грызутся между собой, все! Так этот поганый мир устроен! Все воюют друг с другом! Идет настоящая война. Если ты не убьешь, то убьют тебя. Это война не за кусок хлеба с маслом, это война за выживание. Посмотри вокруг. Политики поганые грызутся за кресло в парламенте, чтобы в него свою жирную задницу посадить и ничего не делать четыре года. Бизнесмены долбанные друг друга отстреливают, чтобы лишнюю пачку баксов в свой сейф убрать. Менты позорные своих продают за гривенник. Шоферня сраная ключами гаечными махается из-за лишней сотни. Вон, дед-пенсионер и то кирпич хватает, чтобы его мэру в форточку засветить, потому что тот у него пенсию хапнул. А ты говоришь, мы — шакалы! Весь этот мир шакалий! Просто ты ещё дура молодая, живешь какими-то дебильными понятиями о любви и дружбе. Не было этого никогда и не будет. Историей доказано! Человек хуже шакала!
Люська дернула головой, вскочила с постели, отбежала в угол.
— Все! Хватит! Хватит мне мозги полоскать! Я спать хочу! Убирайся!
Махров смотрел на неё исподлобья, тяжело дыша перегаром.
— До чего же ты баба вредная! Сразу бы знал, даже не стал бы с тобой связываться. Вот, Владик, сволочь, подсунул! Надо было тебя этому волчаре отдать. Пускай бы он с тобой помучился. Идешь со мной или нет?
— Нет! — крикнула она. — Не хочу ничего жрать с вами. И не буду! Лучше подохнуть, чем в таком мире жить!
— Ну, и подыхай себе! Никуда отсюда не выйдешь. Скулить будешь под дверью, не открою! И решетки на окна. Как в камере!
Он поднялся с постели, дернул ручку, выскочил из комнаты и со злостью хлопнул дверью. Закрыл её на замок, вынул ключ, убрал в карман.
Охранник Саша притащил ещё несколько бутылок водки, поставил на стол. Витек откупорил одну, налил себе в бокал. Хлопнул его в одиночку, набросился на копченую говядину, нарезанную толстыми ломтями.
— Сашок, тащи ещё жратвы, водки пока хватит.
— Ты уже и так все подметелил, Витек, — проворчал Саша. — На тебя не наготовишь. Надо было предупредить, что вечером отъедаться будешь!
