защиты, пока к храму не придем.
– Дело ваше, думайте про меня что хотите. Если вам слово священника верней, то так тому и быть. Может, я ему какое зло сделал, не знаю. И года не прошло, как я с дальних земель в эти края пришел, а только злобу человеческую и вижу. Волком-оборотнем меня кличут, аредом, шептуном, зелейником. А кто из тех, что языком трепать мастера, зло от меня видел?
– Не гневайся, Аред, не со злом мы к тебе в отмщение пришли. Мы от тебя зла не терпели. Да как только заприметили, что Железенку брошенную опять дымом заволокло, так и решили, что нечистый пожаловал упокойных души собирать.
– Нет, ребята, то я от «добрых» людей хоронюсь. Сам бы не ушел, так взашей бы вытолкали из Рязани. А коли сами не трусливые зайцы, так и добро пожаловать, захаживайте в гости, торговать станем. Я старую кузню наладил, кузла доброго полный стол.
– За приглашение низкий поклон, тебе, Аред, да вот только со зверем сохатым что делать станем?
– Одному мне он не нужен, я столько мяса не съем. А если поделитесь, то и отказываться не стану. Ногу возьму, надолго хватит, да и рога, пожалуй, если вам они не за надобностью, мне в деле сгодятся.
– Твоя стрела его взяла: если б не ты, то бегать бы нам еще за сохатым полдня, куда бы еще увел, проклятущий.
– Послушай-ка, Кузьма! А не случится ли тебе бывать в Рязани в скором времени?
– Да вот на следующей седмице так и собирался.
– Это хорошо, – сказал я, подходя чуть ближе к испуганному охотнику. – А вот глянь-ка работу мою, нож. Ножны тисненные, сталь крепкая, острие что осока.
Приняв из моих рук оружие, Кузьма вынул нож и стал рассматривать на свету полированное лезвие с гравировкой. Этот нож я сковал из той сломанной сулицы, которой кабана забил, вот в память об этом событии на лезвии кабана и вырезал. Короткий широкий клинок, с долом, с хорошей дубовой ручкой на медных подкладках, заклепанный медными же клепками, с отверстием для крепления на древко, с углублениями под пальцы рук.
– Знатный нож, дорогая работа, – пробубнил Кузьма, с сожалением отдавая клинок обратно.
– Вот сейчас тебе его отдам, если услугу мне одну окажешь.
– Ну, если доброе дело, почему бы и не оказать? Такой нож и сыну в наследство отдать не стыдно, и дочери в приданое.
– Дело сущий пустяк, коль ты все равно в крепость собрался. Дам я тебе вещь драгоценную и попрошу передать Ярославне, дочери боярина Дмитрия, да спросить ответа. А уж с ответом, как сможешь, ко мне пожалуй.
– Ах вон оно как! – удивился Кузьма, а лучник засмеялся. – Что ж, дело доброе, не позорное, возьмусь за просьбу твою, Аред, без обмана.
– Я бы, может, и сам в город пошел, да вот боюсь только, священник опять начнет шкуры волчьи мне под ноги бросать, а ну как не сдержусь, вдарю!
Знание языка – дело важное. Вот поговорил с мужиками, и отношение вроде как наладилось. Они и повеселели, разговорились. И уже не рвались убегать, и вроде как забыли, что к проклятой Железенке почти вплотную приблизились. Судя по рассказам этих же охотников, деревню эту брошенную то ли чахотка, то ли оспа опустошили. Из соседних деревень мужики все порывались сжечь паршивое место, да лето стояло сухое, не рискнули, да и охотников идти в это место не сыскалось.
Подаренным ножом Кузьма быстро разделал тушу лося, все восхищался отменной остротой лезвия. Мне, как и договаривались, отдали ногу и рога, оставшееся мясо и потроха завернули в шкуру и потащили к себе на древке копья.
Встреча с охотниками оказалась полезной. Я больше радовался тому, что смог наладить хоть какой-то контакт, надеялся, что Кузьма все же выполнит поручение и отдаст боярыне золотое украшение. Ради таких моментов стоило жить дальше. В моем случае именно жить, а не выживать. В одиночестве да без общения у меня немного прошла та дикая фобия, что просто преследовала по пятам. Я чертовски боялся заболеть даже самой незначительной хворью. Раньше, бывало, раза два или три за зиму болел, то простыну, то грипп подхвачу, а то и просто хожу сопливый без видимой причины. Здесь же, в отсутствии самых элементарных лекарств, я чувствовал себя очень уязвимым. Те травяные настойки и сборы, которые я успел наготовить в конце лета и осенью, были наперечет. Новый спирт я, конечно, готовил непрерывно, из всего, что только мог, благо опыт имелся еще до того, как я угодил в эту эпоху или параллельную вселенную. Сырья было мало: в какой-то момент я понял, что извел все зерно, которое у меня было, за исключением гречихи – она в своем составе почти не имела крахмала, поэтому ее я использовал для еды.
Спирт я собирал и не тратил попусту – он пригодится для того, чтобы весной изготовить новые препараты.
Одних рук на все явно не хватало, но я и не торопился. Спешить было совершенно некуда. Все, что делал в кузнице, старался изготовить как можно тщательней, хорошо обрабатывал, порой украшал затейливой гравировкой. Зима была холодной, снежной, но за работой в мастерской я совершенно не чувствовал холода.
Недели через полторы после моей первой встречи с местными охотниками явился в Железенку Кузьма. Его рассказ меня очень порадовал. Рассказал он мне, что, как пришел в город, почти сразу сделал все свои дела, а встречи с боярыней пришлось искать. На следующий день встретил ее на торговой площади, как раз перед посещением храма. Вот там-то, без свидетелей, и передал ей мое ожерелье. Ярославна спросила, жив ли я, не сгинул ли, на что Кузьма ее успокоил и даже сказал, где меня искать. В ответ на мой подарок Ярославна передала мне бронзовый браслет. Я и в первый миг нашего знакомства, еще тогда, в кузне Василя, заметил, что украшения на боярыне недорогие, простенькие, какие можно встретить и на крестьянке, и на простой горожанке. Ее тетки да няньки носили такие же простые украшения. Подумал еще, что если отец ее будет недоволен, то девушка и показать такой подарок не сможет. Но сожалеть теперь не имело смысла, что сделано, то сделано. В благодарность за добрую весть и за то, что все, как было велено, сделал, Кузьма получил от меня в награду хорошее копье вместо той гнутой рогатины, что он брал с собой на охоту. От меня он ушел довольный и счастливый, да и я остался с приятными впечатлениями от добрых вестей.
Конец марта и начало апреля, судя по моим скромным подсчетам и зарубкам, что я делал, выдались очень теплыми. Лед на реке был совершенно непригоден для перемещений, снег в лесу коварный, талый. Болота раскисли, низины превратились в топкие ловушки. Гостей ждать не приходилось. Были дни, когда я совершенно бездельничал. Чаще всего тогда, когда устраивал в доме большую стирку. Вещей у меня было немного, а те, что остались, приходилось латать и держать в чистоте. Это были мои вынужденные выходные, или санитарные дни. Я изучал толстенный справочник, энциклопедию забытых рецептов, изучал то, что, возможно, в будущем мне может пригодиться. Нажег березовых прутиков и использовал их для письма и рисования. В результате все подходящие поверхности в доме и мастерской покрывали мои записи, чертежи и рисунки. А что делать? Бумаги не было, береста гнулась так, что не развернешь, оставались только стены да низкий потолок.
Был в книге раздел «Изготовление фейерверков», полезный, но для меня пока совершенно бестолковый. Все рецепты начинались одинаково: для изготовления пороха вам понадобятся селитра, уголь, сера. Для придания цвета искрам и вспышкам используйте либо сами металлы, которых в этом веке мне даже титаническими усилиями не добыть, либо соли этих металлов. Пусть хоть примерно, но состав пороха мне был известен, но для этого не было ни единого ингредиента, кроме разве что древесного угля. Предположим, что и натриевую селитру я смогу добыть, но в очень небольших количествах, выжигая обычное луговое сено, а потом обрабатывая золу. Но вот где взять серу? Был бы я поближе к городу, то непременно бы поинтересовался у торговцев или ремесленников.
А так, в глухом лесу, замахиваться на технологии, лет на двести опережающие нынешний век, – это все фантазии. Да и рук мне одному не хватит всем этим заниматься. Мне бы с кузницей совладать. Летом только и буду делать, что добывать железо всеми возможными способами. А тут размечтался, решил еще и порох изготовить. Разумеется, чисто ради эксперимента, я его сделаю, пусть немного, – как говорится, для собственного использования в целях самообороны. А то народ здесь вроде и тихий, а себе на уме, расслабиться не дадут.
Однажды апрельской ночью я проснулся от того, что услышал во дворе храп лошади и
