измерении, и мы просто не в состоянии их постичь. Даже если я не смогу доказать этого, даже если это не логично, я верю в это», — сказал он себе. Громкоговоритель объявил: — Майнен дамен унд геррен, ахтунг, битте. «Мы заходим на посадку, — сказал про себя капитан Вегенер, — я совершенно уверен в том, что меня встретят агенты СД. Вопрос только в том — какую из группировок они будут представлять? Поддерживающую Геббельса или Гейдриха? Допуская, что генерал СС Гейдрих еще живой. Пока я на борту этого корабля, его могли окружить и пристрелить. Все происходит так быстро во время переходного периода в тоталитарном обществе. В фашистской Германии быстро составляются пухлые списки лиц, перед которыми прежде большинство трепетало…» Несколькими минутами позже, когда ракета приземлилась, он встал и двинулся к выходу, держа пальто в руке. Перед ним и позади него были возбужденные быстрым перелетом пассажиры. «Среди них, — размышлял он, — на этот раз нет молодого художника нациста, нет Лотца, который изводил меня своим мировоззрением, уместным только для кретинов». Служащие, облаченные в авиаформу, как заметил Вегенер, такую же как и у самого рейхсмаршала, помогали всем пассажирам спуститься по наклонному трапу на поле аэродрома. Там, у входа в здание аэровокзала, стояла небольшая группа чернорубашечников. «За мной?» Вегенер стал медленно отходить от ракеты. На балконе здания аэровокзала поджидали встречающие мужчины и женщины, многие из них размахивали руками, что-то кричали, особенно детвора. Отделившись от остальных, к нему подошел один из чернорубашечников, немигающий блондин с плоским лицом, со знаками различия морской СС, щелкнул каблуками своих сапог выше колена и отдал честь. — Их битте, мих, цу энтсшульдиген. Зинд зи вихт капитан Рудольф Вегенер, фон дер Абвер? — Извините, — ответил Вегенер. — Я — Конрад Гольп, представитель АГ Хемикалиен по сбыту медикаментов. Он попытался пройти мимо. Двое других чернорубашечников, той же марки, подошли к нему. Теперь рядом с ним были все трое, так что, хотя он и продолжал все также идти в избранном направлении, он уже находился под их полным и действенным попечением. У двоих эсэсовцев под плащами были спрятаны автоматы. — Вы — Вегенер, — сказал один из них, когда они все прошли в здание. Он ничего не ответил. — У нас здесь автомобиль, — продолжил эсэсовец. — Нам велено встретить вашу ракету, связаться с вами и немедленно отвезти к генералу СС Гейдриху, который в настоящее время вместе с Зеппом Дитрихом находится в штабе одной из дивизий СС. В Особенности нас предупредили, чтобы мы не позволили вам подойти к каким-либо лицам из Вермахта или партийного руководства. «Значит меня не пристрелят, — сказал себе Вегенер. — Гейдрих жив, находится в безопасном месте и пытается усилить свои позиции в борьбе против правительства Геббельса. Может быть, правительство Геббельса все-таки падет». Его затолкнули в ожидавший их эсэсовский штабной лимузин фирмы «Даймлер». «Отряда флотских эсэсовцев, неожиданно ночью сменивших охрану рейхсканцелярии вполне достаточно. Тотчас же все полицейские участки Берлина выплюнут вооруженных людей из СД во всех направлениях — прежде всего, чтобы захватить радиостанцию, отключить электропитание, закрыть Темпельхоф. Грохот тяжелых орудий во тьме на главных улицах. Но какое все это имеет значение. Даже если доктор Геббельс свергнут и операция „Одуванчик“ отменена? Они все еще будут существовать эти чернорубашечники, нацистская партия, проекты, если не на востоке, то где-то в другом месте, на Марсе или на Венере. Не удивительно, что мистер Тагоми не смог этого вынести, — подумал он, — ужасной дилеммы нашей жизни. Что бы ни случилось, все будет злом, не имеющим равных. Для чего же тогда бороться? Зачем выбирать, если все альтернативы одинаковы? Очевидно, мы все-таки будем продолжать в том же духе, как и прежде, изо дня в день. В данный момент мы действуем против операции „Одуванчик“. Потом, мы будем бороться за то6 чтобы одолеть полицию. Но мы не можем сделать все сразу, должна быть определенная последовательность, непрекращающийся процесс. Мы сможем воздействовать на исход, только делая выбор перед каждым очередным шагом. Мы можем только надеяться, — подумал он, — и стараться изо всех сил. Где- нибудь, в каком-нибудь другом мире, все совершенно иначе. Дело обстоит лучше: есть ясный выбор между добром и злом. А не эта туманная путаница, которая затрудняет возможность выбора, особенно, когда нет соответственного орудия, с помощью которого можно было бы отделить переплетенные между собой составляющие. У нас совсем не идеальный мир, который нам бы нравился, где легко было бы соблюдать моральные принципы, потому что было бы легко распознать нарушение их. Где каждый мир мог бы безо всяких усилий поступать правильно, так как мог бы легко обнаруживать очевидное». «Даймлер» рванулся вперед. Капитана Вегенера поместили на заднее сидение, где с каждой стороны были чернорубашечники, держа на коленях автоматы. «Предположим, что даже сейчас это какая-то хитрость, — думал Вегенер, ощущая, как лимузин на высокой скорости проносится по берлинским улицам, — что меня везут не к генералу СС Гейдриху, находящемуся в штабе одной из дивизий, а везут меня в какую-нибудь их партийных тюрем, где меня изувечат и в конце концов убьют. Но я сделал выбор: я предпочел вернуться в Германию, избрал рискованный путь, связанный с тем, что меня могут схватить до того, как я доберусь до людей Абвера и окажусь под их защитой. Смерть в любое мгновение — вот единственная дорога, открытая для нас в любой точке. И тем не менее, мы выбираем ее, несмотря на смертельную опасность, либо же мы сдаемся и отступаем на нее умышленно». Он смотрел на проносившиеся мимо берлинские здания. «Мой родной „фольк“, родной народ: мы и я, снова мы вместе». Обратившись к троим эсэсовцам, он сказал: — Как дела в Германии? Есть что-нибудь свеженькое в политической ситуации? Я не был здесь несколько недель, уехал еще до смерти Бормана. Естественно, истерические толпы поддерживают маленького доктора, — ответил сидевший справа он него эсэсовец. — Именно толпа и вознесла его на пост канцлера. Однако, не очень-то похоже на то, что когда возобладают более трезвомыслящие, они захотят поддерживать ничтожество и демагога, который и держится-то только тем, что разжигает массы своим враньем и заклинаниями. — Понимаю, — сказал Вегенер. «Все продолжается, — подумал он, — междоусобица. Вероятно, именно в этом — семена будущего. Они в конце концов пожрут друг друга, оставив остальных здесь и там в этом мире, все еще в живых. Нас достаточно, что бы еще раз отстроиться, надеяться и жить своими немногочисленными, маленькими стремлениями».
В час дня Юлиана Фринк наконец добралась до Шайенна. в центре города, напротив огромного здания старого паровозного депо она остановилась у табачной лавки и купила две утренних газеты. Остановив машину у бордюра, она принялась просматривать газеты, пока не нашла наконец-то, что искала: «Отпуск заканчивается смертельным ранением». «Разыскивается для допроса относительно смертельной раны, нанесенной мужу в роскошном номере отеля „Президент Гарнер“ в Денвере, миссис Джо Чинаделла из Канон-Сити, уехавшая по показаниям служащего отеля, немедленно после того, что, должно быть, послужило трагической развязкой супружеской ссоры. В номере были найдены лезвия бритвы, которыми, как на зло, снабжаются постояльцы отеля в виде дополнительно услуги. Ими-то, по всей видимости, и воспользовалась миссис Чинаделла, которую описывают как смуглую, стройную, хорошо одетую женщину в возрасте около тридцати лет, для того, чтобы перерезать горло своему мужу, чье тело было найдено Теодором Феррисом, служащим гостиницы, получасом раньше забравшим сорочки у Чинаделла и, как ему было велено, пришедшим, чтобы вернуть их владельцу выглаженными. Он стал первым свидетелем вызывающий ужас сцены. Как сообщает полиция, в номере отеля найдены следы борьбы, указывающие на то, что окончательным аргументом…» «Значит он мертв», — подумала Юлиана. Она сложила газету. И не только это узнала она — у них не было ее настоящего имени, они не знали, кто она, и вообще ничего о ней. Теперь уже не такая взволнованная, она поехала дальше, пока не нашла подходящую гостиницу. Здесь она получила номер и занесла туда багаж, вынув его из автомобиля. «Теперь мне не нужно спешить, — сказала она себе. — Я могу даже подождать до вечера и только тогда пойти к Абендсену. В этом случае мне представиться возможность надеть мое новое платье. В нем просто не полагается показываться днем — такие платья надевают только в сумерки. И я могу спокойно закончить чтение книги». Она расположилась поудобнее в номере, включила радио, принесла из буфета кофе, взобралась на тщательно застеленную кровать со своим новым, нечитанным, чистеньким экземпляром «Саранчи», купленным в книжном киоске отеля в Денвере. Не выходя из номера, она дочитала книгу к четверти седьмого. «Интересно, добрался ли до ее конца Джо? В ней так много такого, что он вряд ли понял, что хотел сказать Абендсен этой книгой? Ничего о своем выдуманном мире. Разве я единственная, кто понимает это? Держу пари, что я права: никто больше не понимает „Саранчу“ чем я — они только все воображают, что понимают по-настоящему». Все еще слегка потрясенная, она уложила книгу в саквояж, надела пальто, вышла из мотеля, чтобы где-нибудь пообедать. Воздух был очень чист, а вывести и рекламы Шайенна как-то по-особенному волновали ее. Перед входом в один из баров ссорились две хорошенькие черноглазые проститутки-индианки. Юлиана остановилась посмотреть. Тучи автомобилей, огромных, сверкающих, проносились мимо нее по улицам, все
