с полной уверенностью сказать, биотоки какой природы ты уловила, да и уловила ли вообще. Так есть ли смысл и дальше биться лбом о стену? Может, пора скорректировать план?
— Каким образом, например? — спросил Бранд.
— Форсировать обработку пленников. Использовать в решающей фазе ее, а не его.
— Но мы готовим его, а вовсе не ее, — возразила Мелани. — Изменив план, мы потеряем несколько дней. А форсировать, извини, не можем. Некуда уже форсировать.
— Бранд?
— Возможно, мы что-то делаем не так, — высказал Бранд наболевшее. Поморщился. — Но лично я думаю, что прошло еще мало времени. Дай нам время, Стах. Результаты будут.
— Уверен?
— Почти.
— «Почти»! — с презрением выцедил Стах. — Ты знаешь, чего мне стоит держать людей подальше от пленников? Ах, не знаешь? Ты слишком занят для этого? Вчера Руфь пыталась проникнуть к мирмикантропу с ножом и зарезать его, чуть меня не зарезала, и я ее не осуждаю, нет…
Мелани поморщилась. Руфь была женой Джафара и ходила сама не своя с тех пор, как погиб муж. По-настоящему, следовало бы заняться ею, помочь… хотя бы настолько, насколько может помочь врач.
Но разве на это есть время?
— Все думают так же, как она, — продолжал Стах. — А то, что после того как мирмикантропы взорвали дальние пещеры, иссякли наши источники воды, тебе известно? Запасов воды при самой жесткой экономии хватит дней на пять, на шесть. И нельзя вечно дышать регенерированным воздухом, надо когда- нибудь выпустить углекислоту. Люди в открытую говорят: ничего у Бранда не выйдет, надо собраться всем и внезапно атаковать. С такими настроениями борюсь я один!
Ираклий шевельнулся, будто хотел спросить: «Борешься ли?». Но так и не спросил.
— Сто раз об этом говорили, — мрачно возразил Бранд. — Можно перебить десант, но чем атаковать корабль?
— Катер с добровольцем и ядерным зарядом. Добровольцы есть.
— Никаких шансов.
Нервным движением Стах стер пот со лба.
— Крохотный шанс все же есть. Микроскопический. И почти все за то, чтобы попытаться.
— Ты тоже? — в упор спросил Бранд.
— Мы приняли иное решение, и я его выполняю, хотя и считаю глупым, — ледяным тоном проговорил Стах. — Но любая глупость имеет свой предел, за которым она становится преступлением…
— Ты полагаешь — уже?
— Это вот-вот случится. — Стах поднялся, чтобы уйти. — И тогда помогай тебе Бог, Бранд!
— Постой! — Забыв о том, что собирался остаться невозмутимым, Бранд вскочил, метнулся следом. — Дай нам с Мелани еще пять дней.
— Не обещаю.
— Три дня! Стах, только три дня! Стах не ответил. Хлопнула дверь.
— Кажется, он говорил всерьез, — нарушила долгое молчание Мелани. — Ираклий! Почему ты его не одернул? Разве уже ничего нельзя сделать?
Кряхтя, старейшина выбрался из кресла. Голова его тряслась.
— Попытаюсь… А вы попытайтесь уложиться в три дня. Потом… потом я ничего не обещаю. Вот так вот…
И вышел, шаркая.
— Беда в том, что нам понадобится куда больше трех дней, — кусая губы, произнесла Мелани, — если только мы ничего не придумаем…
— Сейчас рвать на куски пленницу нет смысла, — обронил Бранд. — Он не отреагирует.
— Вот именно. Вместо страсти он демонстрирует всего-навсего легкую заинтересованность. А нам нужна настоящая страсть, такая, чтобы за ней голос разума и слышен не был…
— Не уверен, что у мирмикантропов есть разум в нашем понимании, — буркнул Бранд.
— Господи, Бранд, очнись! Какое еще понимание? — Мелани подалась вперед. — Что есть разум? Способность принимать решения при нехватке данных? На это иногда способна и кошка. Умение ставить задачи? Приличный компьютер сделает это лучше нас с тобой. Осознанный контроль над собой? Тогда Стаха следует немедленно посадить в клетку с табличкой «не дразнить». Чувство юмора? Тогда Геору Шнайдеру не место среди нас, да и с тобой не все ясно… Мы понятия не имеем, что такое разум, Бранд, да нам, к счастью, и не нужны строгие определения. Требуется лишь подавить разум инстинктом, только и всего.
— С этим-то мы и не справились…
— ПОКА не справились, — поправила Мелани. — Думай, Бранд, думай.
— Когда мне говорят «думай», — криво ухмыльнулся Бранд, — я думаю только о том, что обязан думать, а в результате не думаю больше ни о чем.
— Тогда не думай ни о чем.
— Понял… Приступаю.
Несколько минут он молчал. Затем вздохнул:
— Пойдем сначала, а?
— Пойдем.
— Мы попытались превратить одного мирмикантропа в женщину, а другого — в мужчину. В какой-то степени нам это удалось. Но откуда следует, что между ними обязательно должна возникнуть симпатия?
— Да, собственно, ниоткуда, — пожала плечами Мелани. — Разве только из того факта, что других кандидатур просто нет. Не с людьми же… — Ее передернуло.
— Допустим, возникновение симпатии, а затем и бурной страсти между ними, в принципе, возможно, — продолжал Бранд. — Значит, мы что-то делаем не так или не учитываем каких-то факторов… Ты уверена, что они не могут общаться телепатически?
— Экранировка абсолютная.
— Ладно… Мы меняли длительность наших сеансов и время между ними. Мы вправе были ожидать, что после длительного перерыва он… ну, затоскует, что ли. Этого не произошло, так? По-моему, мы топчемся где-то рядом… черт, не могу сформулировать… Не хватает раздражителей?
— Тебе кофе или водки? — деловито спросила Мелани.
— Не мне. Мирмикантропу. Мы транслируем ему изображение и звук. Для человека этого хватило бы, но у них иная социальная организация и, соответственно, иные способы коммуникации. Да и фантазия, я думаю, победнее. Так… осязание отпадает… Как ты смотришь на то, чтобы протянуть между их камерами кишку и качать туда-сюда воздух?
Мелани подняла бровь.
— Феромоны?
— Угу. Главное, по этому каналу они не смогут договориться о взаимной координации действий, зато почувствуют состояние друг друга. Феромонных сигналов, в сущности, очень немного: «не дрейфь, я свой», «боюсь», «уйди прочь», «готов к спариванию» и еще несколько. Информативность их колоссальна именно в сочетании с иными способами коммуникации, в нашем случае со зрением и слухом. Попробуем?
— Чем черт не шутит…
Пленник встрепенулся, чуть только струя теплого воздуха из клетки пленницы коснулась его ноздрей. Возле энцефалоскопа радостно пискнула Мелани. Мирмикантроп рванулся, силясь разорвать путы… и обмяк. Прошел час, потянулся другой.
— По-моему, он спит, — зло бросил Бранд. — Гаденыш над нами издевается.
— Он не спит, — возразила Мелани. — У него биотоки бодрствующего. Но ему все равно, понимаешь? Мы пробудили в нем всего лишь всплеск интереса, не больше. Один короткий всплеск.
Через час сеанс повторили. На этот раз Мелани не отметила никакой реакции. Пленник узнал, что где-то поблизости от него содержится самка, а не бесполая рабочая особь. Он принял это к сведению на уровне сознания и только. Расшевелить глубинные инстинкты не удалось.
