— Хорошо, что будет хорошо работающим людям, — пояснил свое одобрение Амос и тут же спросил: — А те, кто не работает? Каково им будет?
— Те не будут есть, — пояснил сам Анемподист. — Так сказано в главном законе революции, установленном Карлом Марксом.
— Да-а? — с оттенком огорчения протянул Амос. — Что же, им дохнуть с голоду?
— Выходит, так, — кивнул Анемподист.
Амос с тревогой посмотрел на Кагота и перевел взгляд на Айнану, которая не спускала глаз с Каляны.
А Каляна тем временем поставила на низкий столик длинное деревянное блюдо — кэмэны, — сняла с крюка закипевший котел и большой деревянной ложкой вывалила на блюдо дымящееся, горячее нерпичье мясо.
Все молча принялись за еду. И Терехин и Першин, видать, не были новичками в чукотской трапезе. Они ловко орудовали ножами, отрезая большие куски, со вкусом обгладывали ребрышки.
Когда пришло первое насыщение, Амос глубоко вздохнул и вернулся к предмету разговора.
— Значит, по новому закону будут лишены еды те, кто не работает? — спросил он, обращаясь к Анемподисту.
— Верно, — кивнул чуванец с плотно набитым ртом.
— А как же дети? — Амос кинул взгляд на увлеченную едой Айнану. — Дети ведь не работают.
— Детей будут учить грамоте, — ответил Анемподист.
— А старики и немощные люди? — продолжал Амос. — В нашем селе живет слепой Гаймисин. Мы ему все помогаем. По новому закону ему, выходит, подыхать?
— Да не о них речь! — усмехнулся Анемподист. — Права на еду лишаются те, кто не работает, но владеет богатством, например торговцы. Разве ваш Гаймисин владеет богатством?
— Так ведь хороший торговец не сидит сложа руки, иначе ему товара не продать, — заметил Амос. — Что-то я не слыхал, чтобы на нашей земле были такие люди, которые ничего не делают…
— А шаманы? — напомнил Анемподист. — Они обманывают народ!
Услышав эти слова, Кагот почувствовал внутренний холод и весь напрягся.
— В вашем становище, может быть, по причине малочисленности и нет богатых людей, а в тундре их полно, особенно среди оленеводов. На побережье это владельцы байдар и охотничьих вельботов.
— Но даже самый богатый оленевод или же байдарный хозяин, если он здоров, тоже работает, — сказал Амос, которому новый закон о лишении права на еду показался несправедливым. Еда на Севере всегда была делом священным. Путника старались прежде всего накормить, а потом уж спрашивали, откуда и куда он держит путь. Если охотник приходил с добычей, а у других ничего не было, все добытое делилось между жителями селения или стойбища. Еда тайком, в одиночку считалась страшным грехом, и если кто такое совершит, то у него во рту и на языке мигом появится множество неизлечимых гнойных язв.
— Однако на русской земле в больших селениях — Петрограде и Москве и даже от нашего берега недалеко, в Петропавловске и Ново-Мариинске — такие люди были, — сказал Анемподист. — Дальше трудовой народ такого терпеть не хочет.
— А чего же он хочет? — осторожно спросил вступивший наконец в разговор Кагот.
— Трудовой народ хочет справедливости! — торжественно заявил Анемподист. — Чтобы все было поровну. Все добытое, сделанное должно поровну делиться между теми, кто работал, добывал… Вот так!
— Так ведь мы всегда так делаем, — заметил Амос. — Вот сегодня Кагот добыл нерпу — все, становище сыто. А завтра мою добычу поделим…
— Ты сказал о шаманах, — напомнил Анемподисту Кагот.
— Шаманы — обманщики! — твердо заявил Анемподист. — И вместе с ними все попы.
— И русские попы тоже? — удивился Кагот. — Те, которые поклонялись нарисованному богу?
— И те тоже! — Анемподист сделал движение рукой, будто рубил копальхен.
Амос и Кагот обменялись тревожными взглядами.
Оба русских очень внимательно прислушивались к разговору, переглядывались, иногда коротко переговаривались.
Новости для Кагота и Амоса были удивительны и тревожны.
Еще совсем недавно им казалось, что далекая война, революция, борьба за власть, разные слухи, часто противоречащие друг другу, — это все события, которые не должны оказывать влияния на устоявшуюся жизнь местных жителей-чукчей, эскимосов, ламутов. Другое дело — чуванпы, такие, как Анемподист Парфентьев, происхождением своим связанные с русскими. У них была другая жизнь, лишь в чем-то соприкасавшаяся с жизнью оленного человека или морского охотника.
— А на корабль не собираетесь? — спросил Кагот.
— Завтра пойдем, — ответил Анемподист. — Новые власти хотят знать, что делает этот корабль у чужих берегов.
— У, каких чужих берегов? — не понял Кагот.
— У наших берегов, — пояснил Анемподист. — Для норвегов, равно как и для американских торговых людей, наши берега — чужие.
— Так что же, их погонят отсюда? — встревоженно спросил Кагот.,
— Да, — кивнул Анемподист. По всей видимости, чуванец уже отвечал на эти вопросы, которые не могли не возникнуть на их долгом пути от Ново-Мариинского поста до Чаунской губы.
— Кто же тогда даст нам патроны для винчестеров, порох, дробь, чай, сахар, табак, материю на камлейки?… - спросил Амос. — Нынче чукотскому человеку много чего надо купить у торговцев.
— Новая власть будет торговать, — заявил чуванец. — Приедут из Владивостока пароходы с нужными товарами, и этот товар будет продаваться по справедливой цене.
Кагот хотел было спросить, откуда у бедных возьмется столько товара, чтобы открыть новую торговлю, но вовремя остановился, потому что заговорил Терехин.
Анемподист слушал и кивал, наморщив лоб, стараясь хорошенько запомнить каждое слово русского.
— Новая власть — это власть народа, — начал переводить Анемподист. — То есть каждый человек — и ты, Кагот, и ты, Амос, — каждый из вас будет думать о том, что делать, как жить дальше. И только это желание народа будет законом жизни. А для того, чтобы правильно понимать жизнь, надо учиться. Так сказал предводитель племени большевиков Владимир Ленин. Это новое племя взяло власть во всей России, чтобы уничтожить несправедливость. Чтобы каждый человек, будь он русский, чукча, эскимос или кавказец, — все были равны…
При упоминании кавказца Кагот вспомнил Григория Кибизова, который недавно проехал с нартой, полной товара, в сторону устья Колымы.
— Поэтому каждый здешний житель должен овладеть грамотой и знаниями, — продолжал Анемподист. — Для начала Першин будет обучать и взрослых, ибо детишек здесь маловато и надо будет их собрать с окрестных оленных стойбищ. Потом вы изберете власть — Совет и будете жить, перестраивая жизнь по новому, справедливому закону…
Кагот слушал, но многого не понимал, хотя старался не упускать ни одного слова. Он догадывался, что переводчик многое искажает, потому что по лицу Терехина видно было, что говорил, он о вещах серьезных и важных, а в устах Анемподиста Парфентьева это порой превращалось в нечто маловразумительное.
— В чем же смысл этой новой жизни? — еще раз спросил Кагот, глядя в глаза Терехину, чтобы тот понял обращение к нему.
Русский догадался и спросил Анемподиста:
— О чем он спрашивает?
— Никак не может уразуметь смысла советской власти, бестолочь такая! — усмехнулся Анемподист.
— А ты ему толкуй, разъясняй, — терпеливо сказал Терехин и ободряюще улыбнулся Каготу. — Вот ты скажи ему: отныне у чукотского человека наступает новое время. Человек как бы до этого спал всю жизнь, многого не понимал, был оторван от других людей, и каждый, кому не лень, обижал его и обирал. Он был беспомощен против болезней, против непонятных сил природы, был рабом жизни. А будет — хозяином!
