фигур. Очевидно, появление незнакомого корабля привлекло внимание обитателей крохотного селения, но пока никто из них не направлялся на «Мод»: то ли опасались незнакомцев, то ли лед был еще слаб для передвижений по нему.
— Похоже, они не собираются к нам в гости, — сказал Амундсен, — В таком случае вежливость требует, чтобы мы нанесли визит первыми.
Бросили трап и стали потихоньку спускаться на лед. Первым шел Геннадий Олонкин, русский член экспедиции, присоединившийся к ней на Новой Земле, за ним Хансен, последним осторожно ступал Руал Амундсен. Лед угрожающе потрескивал под ногами, на белом снегу, припорошившем замерзшую поверхность моря, проступали трещины. Амундсен обернулся на вскрик: под Хансеном проломился лед и только быстрая реакция — он успел отскочить в сторону — не дала ему провалиться в пучину Ледовитого океана…
— Расходитесь подальше друг от друга! — распорядился Амундсен.
— Глядите, сколько здесь плавника. — Хансен показал на торчащие из-под снега обломки бревен, а иногда и целые деревья с остатками корней и сучьев: вынесенные из необъятной сибирской тайги могучими реками, они проделали огромный путь, пока океанское течение не прибило их сюда.
— С дровами у нас, пожалуй, забот не будет, — заметил Амундсен.
Когда до берега оставалось совсем немного, от яранг отделились два человека и двинулись навстречу.
Довольно рослые для местных, тепло и аккуратно одетые, они приветливо улыбались.
— Еттык! — сказали они почти одновременно.
Когда Амундсен и его спутники протянули им руки для пожатия, туземцы с готовностью сбросили теплые оленьи рукавицы и с видимым удовольствием подержали ладони гостей.
Берег был довольно крут, и к ярангам пришлось карабкаться с, осторожностью: можно было соскользнуть обратно на морской лед.
Хозяева повели гостей в ярангу.
Внутри жилище было очень просторным, путникам не доводилось еще видеть такое в этих краях. В диаметре оно достигало почти пятидесяти футов, а его высота в том месте, где в дымовое отверстие заглядывало небо, была, наверное, футов пятнадцать. Все внутри было основательно, прочно и показывало, что здешние жители не кочевники, а постоянные, быть может, даже древнейшие обитатели этой земли.
Внутренность яранги разделялась на несколько помещений. Первой была холодная часть — чоттагин, где принимали гостей и где горел веселый костер, для которого здесь, похоже, не жалели дров. В дальнем углу виднелся спальный полог, сшитый из отборных оленьих шкур. Из него на гостей глазели двое ребятишек и женщина.
Старший из мужчин, видимо хозяин, что-то приказал на своем языке, и перед гостями, устроившимися на китовых позвонках, служащих для сидения, появилось длинное, выдолбленное из цельного куска дерева, неглубокое блюдо-корытце. В него из котла, висящего над костром, женщина выложила вареное оленье мясо.
— Мое имя Амтын, — объявил хозяин, когда гости проглотили по первому куску. — А его зовут — Кагот. — Он показал на второго мужчину, молча, сосредоточенно жующего мясо.
Гости сразу догадались, о чем идет речь, и Амундсен в свою очередь ткнул, себя пальцем в грудь и сказал:
— Меня зовут Амундсен, а моих товарищей — Хансен и Олонкин…
— Почему вы так поздно приплыли? — произнес мужчина, названный Каготом, и Амундсен от удивления ответил не сразу. Вот уж чего он не ожидал, так это встретить здесь, в ледяной пустыне, человека, который говорил по-английски!
— Извините, — сказал Амундсен и, понимая, что вопрос глупый, на всякий случай осведомился: — Вы говорите по-английски?
— Да, — ответил Кагот. — Правда, не очень хорошо.
— По-моему, неплохо, — похвалил Амундсен. — Где же вы научились языку?
— Я плавал на американской шхуне.
Амундсен всмотрелся в лицо туземца. Теперь он видел, что человек этот довольно молод, но кажется старше из-за темного цвета лица, здешние люди никогда не утрачивают морозного загара, к которому в летнее время добавляется еще и загар от незаходящего солнца. Взгляд у человека был серьезный, пытливый, и Амундсен вдруг почувствовал неловкость оттого, что вместо ответа на заданный вопрос он сам стал спрашивать Кагота.
— Мы совершаем научное путешествие по Северо-Восточному проходу [5]. Это большой путь, и начали мы его еще в прошлом году от берегов нашей родины, Норвегии, — заговорил Амундсен, сомневаясь, однако, понимают ли его туземцы.
Но туземцы внимательно слушали то, что вполголоса переводил им Кагот.
Амундсен никак не мог привыкнуть к тому, что обитатель яранги понимает и говорит по-английски, и все время испытывал какую-то неловкость, хотя и понимал, что ничего сверхъестественного тут нет.
— В такое позднее время корабли обычно сюда не приходят, — обратился Кагот к Амундсену.
— Мы хотели достичь этим летом Берингова пролива, да вот не успели, — грустно произнес Амундсен. — Придется нам здесь зазимовать… Скажите, а далеко ли отсюда до других селений?
— Далеко, — ответил Кагот и добавил: — Но скоро мимо нашего селения поедут торговцы. Одни едут с Колымы в Уэлен, другие — в обратную сторону. Движение начнется, как только установится твердый нартовый путь, хорошо укрепится припай и замерзнут устья рек.
Гости с корабля переглянулись.
— Надо разузнать о радиостанции, — сказал Хансен.
— Есть ли здесь поблизости радиостанция? — спросил Амундсен, не будучи уверен, что Кагот его правильно поймет.
Но, обменявшись несколькими словами с Амтыном, тот сказал:
— Радио может быть в Нижне-Колымске, отсюда на запад. Или же в Ново-Мариинске, в устье Анадыря…
Амтьн еще что-то сказал, и Кагот добавил:
— Там же есть и церкви, если вам надо наладить общение с вашими богами.
Амундсен улыбнулся и сказал:
— Пока мы в этом не нуждаемся… Нам бы хотелось знать: не будете ли вы и ваши соседи возражать, если мы останемся здесь на зимовку?
— Можете жить, где вам понравится, — ответил через Кагота Амтын. — Выбирайте любое место около берега. Зимой здесь тихо, лед стоит прочно и сильных подвижек не бывает.
Трапеза закончилась чаепитием. Все время, пока продолжался мужской разговор, женщина только подавала еду, а ребятишки с величайшим вниманием следили за поведением неожиданных гостей, ловили каждое их движение. Они не впервые видели морских тангитанов[6], но каждое их посещение было таким запоминающимся событием, о котором потом долго говорили, вспоминая каждую подробность.
— Значит, вы утверждаете, что вскоре мимо вас проследуют путники? — спросил Амундсен, осушив предназначенную для почетных гостей большую фарфоровую чашку явно китайского происхождения.
— Это будет совсем скоро, — ответил Кагот.
— А вы получаете известия о том, что происходит в России? — осведомился Олонкин.
Амтын, выслушав вопрос, что-то долго говорил.
— Мы вообще плохо различаем тангитанов. Которые из них российские, а которые американские — нам трудно понять, — произнес наконец Кагот. — Но мы слышали, что Солнечный владыка свергнут.
— А у вас произошли какие-нибудь изменения в связи с этим? — продолжал интересоваться Олонкин.
Кагот твердо сказал:
— В нашей жизни никаких изменений не произошло.
— Разве здесь нет представителей власти? — спросил Амундсен. — Я слышал, что в Уэлене, во всяком случае, до моего отплытия из Христиании, находился то ли урядник, то ли исправник. Так мне было сказано
