— Пишу, — ответил Кагот с воодушевлением. — Только времени нет. Если б не работа на камбузе, только и делал бы-писал числа и наконец поймал бы его!
— Кого?
— Большое конечное число!
Першин некоторое время молчал, размышляя о чем-то своем, потом осторожно начал:
— Знаешь, Кагот, этой самой математикой, вычислениями, люди на земле занимаются испокон веков. Многие тысячи лет. И все они, эти могущественные разумом люди, пришли к выводу: не существует конечного большого числа!
— Они его просто не чуяли, — спокойно ответил Кагот.
— Как это — не чуяли? — удивился Першин.
— У них не было ощущения, что это число рядом, вот-вот попадется. Иначе они не бросили бы вычисления.
Кагот говорил убежденно, с таким видом, словно он был заранее готов к возражениям. Это так и было на самом деле. Теперь почему-то каждый считал своим долгом предостеречь его о тщетности попыток найти конечное большое число, и Кагот начал понимать, что самое лучшее — не выставлять напоказ свою работу, а производить ее в уединении. Иногда он это делал даже в ущерб своим поварским обязанностям, предпочитая готовить кушанья, которые не требовали много времени.
— Если бы в числах не было никакой силы, Таап не поспешил бы отсюда, — сказал Кагот, стараясь перевести разговор на другое.
— А как дела с постижением грамоты? — спросил Першин.
— Каникулы у нас, — ответил Кагот. — Так полагается… Однако я вижу, что и у вас взрослые больше не учатся?
— Пока не учатся, — каким-то безразличным тоном ответил Першив.
— Тоже каникулы? — с сочувствием спросил Кагот.
— Учитель у нас сильно полюбил Умкэнеу, — вдруг сообщила из своего угла Каляна.
— Какомэй! — не сдержал возгласа удивления Кагот. — Вот не ожидал такого!
— Да и никто не ожидал, — вздохнула Каляна, разговаривая так, словно Першина не было в чоттагине. — Все думали, девочка молоденькая, а оказалось — уже созрела для любви.
— Это так? — обратился Кагот к Першину.
Учитель молча кивнул.
— Жениться собираетесь?
— Я бы женился на ней, — смущенно признался Першин да все думаю: может быть, она еще несовершеннолетняя?
— Это что такое? — не понял Кагот.
— Может быть, она еще слишком молода для семейной жизни? — объяснил Першин. — Кстати, не знаешь ли, сколько ей лет? Мы тут пытались сосчитать, и получается что-то между пятнадцатью и семнадцатью годами.
— А зачем считать года? — спросил Кагот.
— Чтобы знать — созрела ли она для замужества, — пояснила Каляна. — Не понимаю только, при чем тут года. Главное ведь, если женщина пожелала мужчину. Да и внешним видом она далеко не девочка.
— Тогда почему вы медлите? — спросил Кагот.
— Все же думаю немного подождать, — неуверенно ответил Першин.
За стенами яранги послышался смех, шум, и в сопровождении ребятишек в чоттагин ввалилась Умкэнеу. Она шумно поздоровалась с Каготом и взялась за чашку со свежим чаем.
За то короткое время, пока Кагот не видел ее, девушка разительно переменилась. Теперь это была совершенно определенно молодая женщина, прекрасная, цветущая, и непонятной становилась медлительность и нерешительность русского учителя, который, вместо того чтобы жениться, занялся подсчетами прожитых девушкой лёт.
Умкэнеу подошла к засмущавшемуся учителю и сказала, гордо поглядывая на Кагота:
— Алексей! Поцелуй меня по-русски, как ты вчера делал!
— Ну, Умкэнеу! — с укором произнес Першин. — Кто целуется на людях? Хорошая девушка должна стыдиться этого.
— А я не стыжусь! — громко заявила Умкэнеу. — Я горжусь! Мне очень нравится русский поцелуй.
Бедный Першин покраснел.
— О, Умкэнеу!
— Ну ладно, не целуй, — пожалела его девушка. — Мы еще раз сосчитали с родителями мои года, получается теперь шестнадцать с половиной. А если прибавить и будущий, то к восемнадцати подойдет.
Усевшись рядом с Першиным, напротив Кагота, Умкэнеу показала на окошко в крыше яранги и сказала:
— Это я придумала. А когда Алексей переедет в мою ярангу, мы там поставим два окна… И флаг перенесем.
Кагот слушал и дивился твердости и решительности характера Умкэнеу. Она совсем не походила на скромных, застенчивых чукотских девушек. Очевидно, во многом это объяснялось тем, что она, по существу, одна вела хозяйство в отцовской яранге. Ей случалось не только самой ездить на собаках, но и ставить капканы и ходить на морскую охоту, если Амос по каким-либо причинам не мог выйти на лед. Умкэнеу рисовала будущую жизнь, а Першин покорно и молча слушал и только кивал, если девушка обращалась за подтверждением.
— Когда здесь построят культбазу, мы переселимся в настоящий большой деревянный дом с большими окнами. Алексей говорит, что такой дом будет больше, чем тангитанский корабль. Рядом будут стоять баня и больница. В бане будем мыться… Если мыться часто, то можно побелеть, верно, Алексей?
На этот раз учитель засомневался и сказал:
— Да нет, если цвет кожи темный, то его уже не отмыть…
— Тогда зачем часто мыться? — с недоумением спросила Умкэнеу. — Можно и пореже… Здесь откроют большую лавку, и товаров в ней будет больше, чем на тангитанском корабле… Верно, Алексей?
Першин молча кивнул.
— И товары там можно будет покупать дешево, почти что даром, потому что власть бедных и сами бедные будут торговать…
— А откуда бедный возьмет товар? — спросил Кагот.
— У богатых возьмет! — решительно ответила Умкэнеу, — У твоих же тангитанов!
— Как это так? — удивился Кагот.
— Умкэнеу! — На этот раз голос Першина зазвучал строго. — Я тебе такого не говорил!
— Ну хорошо, — согласилась девушка. — Это я Сама придумала. Потому что где мы возьмем товар, если кругом нас нет богатых? Одна надежда только на этих, которые на норвежском корабле…
— Товар привезут на пароходе, — сказал Першин. — Из Владивостока или Петропавловска, что на Камчатке.
— А потом, когда мы здесь выучим всех и вылечим всех больных, отправимся в Россию, в тангитанскую землю, в Петроград… Кагот, ты был в Петрограде?
— Не был, — ответил Кагот. — Я был только в Номе и Сиэтле.
— Правда, Петроград лучше, чём Ном или Сиэтл?
— Лучше, — ответил Першин.
— Там стоят дома, поставленные друг на друга, между ними ездят повозки на колесах, и вместо собак их тянут машины с дымом и грохотом. В Петрограде живет Ленин, вождь большевиков и революционеров. Алексей, мы пойдем к нему в гости?
— Он нынче живет в Москве, — сказал Першин.
— А говорил — в Петрограде, — напомнила Умкэнеу.
— Он переселился…
