— Да, я очень… привыкла к тебе, — рассеянно отвечала Лизавета Александровна.
Петр Иваныч начал в задумчивости гладить бакенбарды.
— Что, дядюшка, — спросил Александр шепотом, — это так и надо?
Петр Иваныч мигнул ему, как будто говоря: «Молчи».
— Петру Иванычу простительно так думать и поступать, — сказала Лизавета Александровна, — он давно такой, и никто, я думаю, не знал его другим; а от вас, Александр, я не ожидала этой перемены…
Она вздохнула.
— О чем вы вздохнули, ma tante? — спросил он.
— О прежнем Александре, — отвечала она.
— Неужели вы желали бы, ma tante, чтоб я остался таким, каким был лет десять назад? — возразил Александр. — Дядюшка правду говорит, что эта глупая мечтательность…
Лицо Петра Иваныча начало свирепеть. Александр замолчал.
— Нет, не таким, — отвечала Лизавета Александров» на, — как десять лет, а как четыре года назад: помните, какое письмо вы написали ко мне из деревни? Как вы хороши были там!
— Я, кажется, тоже мечтал там, — сказал Александр.
— Нет, не мечтали. Там вы поняли, растолковали себе жизнь; там вы были прекрасны, благородны, умны… Зачем не остались такими? Зачем это было только на словах, на бумаге, а не на деле? Это прекрасное мелькнуло, как солнце из-за туч — на одну минуту…
— Вы хотите сказать, ma tante, что теперь я… не умен и… не благороден…
— Боже сохрани! нет! Но теперь вы умны и благородны… по-другому, не по-моему…
— Что делать, ma tante? — сказал с громким вздохом Александр, — век такой. Я иду наравне с веком: нельзя же отставать! Вот я сошлюсь на дядюшку, приведу его слова…
— Александр! — свирепо сказал Петр Иваныч, — пойдем на минуту ко мне в кабинет: мне нужно сказать тебе одно слово.
Они пришли в кабинет.
— Что это за страсть пришла тебе сегодня ссылаться на меня? — сказал Петр Иваныч. — Ты видишь, в каком положении жена?
— Что такое? — с испугом спросил Александр.
— Ты ничего не замечаешь? А то, что я бросаю службу, дела — все, и еду с ней в Италию.
— Что вы, дядюшка! — в изумлении воскликнул Александр, — ведь вам нынешний год следует в тайные советники…
— Да видишь: тайная советница-то плоха…
Он раза три задумчиво прошелся взад и вперед по комнате.
— Нет, — сказал он, — моя карьера кончена! Дело сделано: судьба не велит идти дальше… пусть! — Он махнул рукой.
— Поговорим лучше о тебе, — сказал он, — ты, кажется, идешь по моим следам…
— Приятно бы, дядюшка! — прибавил Александр.
— Да! — продолжал Петр Иваныч, — в тридцать с небольшим лет — коллежский советник, хорошее казенное содержание, посторонними трудами зарабатываешь много денег, да еще вовремя женишься на богатой… Да, Адуевы делают свое дело! Ты весь в меня, только недостает боли в пояснице…
— Да уж иногда колет… — сказал Александр, дотронувшись до спины.
— Все это прекрасно, разумеется кроме боли в пояснице, — продолжал Петр Иваныч, — я, признаюсь, не думал, чтоб из тебя вышло что-нибудь путное, когда ты приехал сюда. Ты все забирал себе в голову замогильные вопросы, улетал в небеса… но все прошло — и слава богу! Я сказал бы тебе: продолжай идти во всем по моим следам, только…
— Только что, дядюшка?
— Так… я хотел бы тебе дать несколько советов… насчет будущей твоей жены…
— Что такое? это любопытно.
— Да нет! — продолжал Петр Иваныч, помолчав, — боюсь, как бы хуже не наделать. Делай, как знаешь сам: авось догадаешься… Поговорим лучше о твоей женитьбе. Говорят, у твоей невесты двести тысяч приданого — правда ли?
— Да, двести отец дает да сто от матери осталось.
— Так это триста! — закричал Петр Иваныч почти с испугом.
— Да еще он сегодня сказал, что все свои пятьсот душ отдает нам теперь же в полное распоряжение, с тем чтоб выплачивать ему восемь тысяч ежегодно. Жить будем вместе.
Петр Иваныч вскочил с кресел с несвойственною ему живостью
— Постой, постой! — сказал он, — ты оглушил меня: так ли я слышал? повтори, сколько?
— Пятьсот душ и триста тысяч денег… — повторил Александр.
— Ты… не шутишь?
— Какие шутки, дядюшка?
— И имение… не заложено? — спросил Петр Иваныч тихо, не двигаясь с места.
— Нет.
Дядя, скрестив руки на груди, смотрел несколько минут с уважением на племянника.
— И карьера и фортуна! — говорил он почти про себя, любуясь им, — И какая фортуна! и вдруг! все! все!.. Александр! — гордо, торжественно прибавил он, — ты моя кровь, ты — Адуев! Так и быть, обними меня!
И они обнялись.
— Это в первый раз, дядюшка! — сказал Александр.
— И в последний! — отвечал Петр Иваныч, — это необыкновенный случай. Ну, неужели тебе и теперь не нужно презренного металла? Обратись же ко мне хоть однажды.
— Ах! нужно, дядюшка: издержек множество. Если вы можете дать десять, пятнадцать тысяч…
— Насилу, в первый раз! — провозгласил Петр Иваныч.
— И в последний, дядюшка: это необыкновенный случай! — сказал Александр.
