этой ночью то, что он собирался сделать.
– Я еще никогда не чувствовал себя лучше, – сказал он. Он поцеловал ее со всей искусностью, которой научился в давние годы университетской свободы, – хотя его поцелуй был не таким, как те, потому что этот был порождением любви и страсти. Нежный, яростный, отдающий, требовательный. Он вложил в него всего себя, подавляя свои желания, чтобы показать ей, что она значит для него.
Когда его губы наконец оторвались от ее губ, дыхание Эри было таким же прерывистым, как у него. Тело ее терзали ощущения, похожие на те, которые она уже испытывала прошлой ночью. Она была бессильна понять их. Но она знала, что чувства эти особенные, ведь это Бартоломью пристально глядел на нее затуманенными огнем страсти черными глазами, как будто она была редкой и бесценной жемчужиной.
– У тебя такая прозрачная кожа, глаже, чем шелк, – его пальцы коснулись ее груди. – Мягче меха выдры.
Кровь пела у Эри в ушах, когда она почувствовала, как и каждая женщина до нее, свою власть над мужчиной. Он хотел ее. Она чувствовала это по восхищенному выражению его глаз и легкой дрожи рук. И отчаянно хотела быть такой, какой она была в его представлении, – красивой, любимой, желанной.
Его объятия ослабли, позволяя ей двигаться. Она едва не задохнулась, когда ее груди легонько коснулись поросли темных волос у него на груди. Возбуждение зажгло огонь в самых потаенных глубинах ее существа. Открыто, как ребенок, наслаждаясь неожиданными ощущениями, она потерлась о его тело и услышала его хриплый смешок.
– Тебе нравится это? – спросил он.
– Это похоже на… самую легкую щекотку, только приятнее. Я чувствую ее отсюда – она коснулась сначала своей груди, затем низа живота, – до сюда.
Бартоломью как ножом пронзило желание.
– Именно так и должно быть, – произнес он хриплым шепотом.
– А вы тоже испытываете подобные ощущения?
– Да, и я могу сделать их еще сильнее.
– Еще сильнее? – она снова потерлась о него грудями. – Не могу себе представить что-либо более сильное, чем это.
Он хищно рассмеялся:
– Ты узнаешь это, маленькая нимфа, прежде чем я закончу. Она застенчиво склонила головку набок, и улыбка слегка искривила ее губы, открыв ее зубик, который он теперь обожал:
– И какая же я нимфа? Дриада, нимфа деревьев и лесов? Или наяда, речная нимфа, обладающая даром пророчества, покровительница поэтов и музыкантов? – ее голос соблазнительно понизился. – Нимфа плодородия?
Бартоломью испустил стон:
– Боже сохрани. Нет, ты морская нимфа, которая помогает морякам в беде.
– А, нереида, – она провела пальчиком по его нижней губе. – А вы моряк, который нуждается в помощи?
Он слегка прикусил зубами ее пальчик, восхищенный ее дразнящей игрой:
– Отчаянно нуждаюсь.
Неожиданно она снова стала сама застенчивость и невинность. Она наклонила голову, и тон ее стал неуверенным, почти извиняющимся:
– Боюсь, что я не очень хорошо знаю, как вам помочь. Очарованный, Бартоломью поцеловал ее пальчик, который попал к нему в плен:
– Я научу тебя.
Он перецеловал все ее пальцы, а затем начал водить кончиком языка по ладони, пока у нее не вырвалось испуганное:
– Oй!
– Что такое?
– Ваш язык на моей ладони.
– Ну и что?
– Это меня поразило… я имею в виду, это похоже на то, что я ощущала, когда была ребенком и бегала по ковру, а потом дотрагивалась до медной дверной ручки, тогда мою руку начинало покалывать иголочками и она почти немела. Но тогда это было больше похоже на боль. А теперь мне было хорошо, так хорошо, когда я расчесываю волосы или когда вы меня целуете.
Бартоломью улыбнулся.
– Так тебе понравилось?
– Да.
Он провел языком по мягкой беззащитной внутренней стороне ее запястья и почувствовал, как она задрожала:
– Это только начало, нимфа. Это только капелька дождя из того шторма, который я собираюсь в тебе пробудить.
Он нежно уложил ее на спину, и сам лег рядом с ней на бок, опираясь на один локоть и медленно взбираясь языком вверх по ее руке.
