Бартоломью обнял кобылу за шею, прижался лбом к ее боку и тяжело вздохнул:
– Ну так пусть она подождет месяц, пока погода не станет лучше.
– Я не хочу ждать еще месяц. Я мужчина, дядя Бартоломью, и мне пора обзавестись женой. У меня есть свои потребности, как у любого мужчины. И ты должен это понять, даже если ты давным-давно перестал беспокоиться о том, как эти потребности удовлетворить.
Бартоломью подавил готовую сорваться с языка горькую исповедь о так называемых прелестях женитьбы. Он мог попытаться открыть мальчику глаза, вот только Причард кое в чем пошел в свою тетку – он видел только то, что хотел увидеть, и слышал только то, что хотел услышать. Сочувственно похлопав юношу по плечу, он сказал только:
– Да все я понимаю. Но не кажется ли тебе, что решение, которое ты принял, выглядит уж очень поспешным? Ты ведь даже не знаешь эту женщину. Один Бог знает, как она выглядит.
– Нет, я не считаю его поспешным, – Причард с таким энтузиазмом затряс головой, что бейсболка едва не свалилась на землю. – Ты знаешь, как здесь одиноко. Мне нужна моя собственная семья, жена, с которой я могу делиться всем. И дети – я хочу детей, – он усмехнулся. – Девятеро мальчиков. Моя собственная бейсбольная команда. Это же будет здорово, правда, дядя Барт?
– Да, Причард, это будет здорово.
Внезапно Бартоломью почувствовал себя столетним старцем. Неосознанное желание, такое сильное, что отдавалось болью во всем теле, звало его обратно на пляж, где он мог забыться под рокот волн и крики чаек.
Одиночество и потребности мужчины. Да разве был в его сознательной жизни хоть один день, когда бы он не страдал из-за этих потребностей?
Хотя один, может быть, и был. Той ночью, когда умер его отец, тогда еще красивая и дружелюбная Хестер пришла к нему в постель, чтобы утешить его. На один краткий миг ему показалось, что он обрел рай.
Но это было целую вечность назад.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Поезд уже стоял на путях, когда Бартоломью остановил свою повозку на стоянке и поспешил на платформу. Локомотив пыхтел паром и отдувался клубами черного дыма, расставаясь со своими пассажирами. Они спешили обняться со своими родными и знакомыми, их радостные возгласы и смех смешивались с пыхтением работающего на холостом ходу локомотива и громыханием багажных тележек по деревянной платформе.
Несколько мгновений Бартоломью стоял неподвижно, вдыхая запахи разогретого металла, исходящие от локомотива, смешанные с ароматом духов, запахом пота и дымом сгоревших дров. Воздух был наэлектризован возбуждением, которого он не разделял. Просьба Причарда избавить его невесту от опасностей и тягот поездки на дилижансе из Ямхилла в Тилламук все еще раздражала Бартоломью.
Что, черт побери, ему делать с ней во время долгой поездки к дому? О чем им говорить? Даже если погода останется нормальной, а дорога – в хорошем состоянии, им предстоит провести четыре бесконечных дня в обществе друг друга. Дни, в течение которых они будут совершенно одни, потому что Хестер сказалась больной и предпочла дожидаться его возвращения у друзей в Тилламуке.
Дни, когда он будет свободен от Хестер и от ответственности. Дни, которых Бартоломью ждал с таким нетерпением, с каким ребенок ожидает прихода Рождества.
А ведь будут еще и ночи, которые придут вслед за этими днями. Мисс Эрия Скотт была горожанкой до мозга костей. Из того немногого, что Причард знал о ней, явствовало, что ранее она никогда не выезжала из Цинциннати. Во время своих поездок в город Бартоломью обычно останавливался у друзей – у Олуэллов, Апхемов и Рудов – но вдруг им придется ночевать под открытым небом? Как отнесется столь неопытная молодая девушка к перспективе провести ночь в дороге с незнакомым мужчиной? А что подумают его друзья, узнав, что он путешествует с молодой незамужней женщиной? Впрочем, вскоре он это узнает.
На платформе стояло несколько женщин, ожидавших встречающих. У их ног были сложены чемоданы и сумки. Двоим перевалило за пятьдесят. Третья была с ребенком, который прятался за ее юбки.
И тогда он увидел ее – мисс Эрию Скотт. На три-четыре дюйма выше Причарда, она казалась эфемерной и невесомой, как облачко дыма. Несмотря на вошедшие в моду осиную талию и крупные формы, эта женщина явно с презрением относилась к накладным плечам и груди, которыми отнюдь не пренебрегала Хестер. У мисс Скотт было длинное вытянутое лицо, на которое хотелось надеть уздечку, это лицо было столь же приятным, как прокисшее молоко.
Бартоломью сделал шаг вперед, испытывая одновременно сочувствие к ней и раздражение на своего идиота-племянника, но едва он преодолел половину расстояния к этой тростинке с лошадиной физиономией, как она пронзительно взвизгнула и кинулась в объятия высокого мужчины. Бартоломью ощутил некоторое облегчение и принялся изучать толпу.
Пассажиры сошли с поезда, и большинство уже покинуло станцию. Из здания вокзала вышла молодая женщина и подошла к пожилой леди. Он сразу же отверг возможность, что это она, поскольку она была слишком красива для того, чтобы вступить в заочный брак с мужчиной, которого она в глаза не видела. Она огляделась по сторонам и с явным нетерпением принялась раскачиваться на каблучках. Когда она обернулась в его сторону, у него перехватило дыхание – так изысканна была ее красота.
Притаившись в тени перегруженной багажной тележки, Бартоломью впитывал исходящую от нее притягательность с такой же жадностью, с какой осушает первую кружку пива матрос, проведший не один месяц в море. Ее волосы имели естественный каштановый оттенок. Ее фигурка, скрытая хорошо сшитым дорожным костюмом цвета оранжерейной орхидеи, выглядела такой хрупкой! Ее лицо вряд ли можно было назвать идеальным – его черты были чересчур симметричны, а кожа слишком безупречна; лицо слишком правильное, без изюминки. Брови ее были очень густыми, а нос слишком маленьким и прямым. Но рот… Боже всемогущий, этот изящно очерченный ротик с крошечной соблазнительной родинкой над верхней губой прямо-таки умолял, чтобы его поцеловали.
Однако, несмотря на ее ротик и свежую, невинную чувственность, которую она излучала, он бы не смог объяснить, в чем состояла ее привлекательность. Затем он услышал переливы ее смеха, звучавшего как птичьи трели, – чистого, звучного,
