Корнилов оправдал возложенные на него надежды: он сумел спасти положение и остановить бегство с фронта. Наследство ему от генерала Гутора досталось, как командующему фронтом, самое плачевное. 11 -я армия, имея превосходство в силах и средствах перед атакующими ее германцами, отступала в беспорядке. Водоворот вражеского прорыва захватил и правый фланг соседней, 7-й армии.
Но для того чтобы приостановить отступление и уйти от трагедии, генералу Корнилову пришлось пойти на самые крайние меры. Он понял, что в данный момент от него требуются только твердое слово начальника и жестокие меры. Ему казалось, что этого ожидают от него не только в Петрограде и Ставке, но и сами солдаты и офицеры, уставшие от анархии и митингования.
Командующий фронтом в приказе от 8 июля потребовал от командиров всех рангов самых решительных действий, вплоть до расстрела дезертиров и грабителей. Уже первые расстрелы перед строем сослуживцев паникеров и мародеров подействовали отрезвляюще на многие разложившиеся полки и батальоны.
Чтобы обосновать необходимость применения исключительных мер на фронте, генерал Корнилов послал Верховному главнокомандующему, председателю совета министров и военному министру телеграммы следующего содержания: «... Вся ответственность ляжет на тех, кто словами думают править на тех полях, где царит смерть и позор предательства, малодушия и себялюбия».
Корнилов ищет любые пути для наведения порядка на фронте. Из юнкеров создаются особые отряды для борьбы с дезертирством и мародерством. От правительства требуется немедленное восстановление смертной казни на фронте, отмененной указом от 12 марта 1917 года. При этом делается ссылка на один из пунктов «Декларации прав солдата».
В нем говорилось: «... в боевой обстановке начальник имеет право под свою личную ответственность применять все меры против не исполняющих его приказания подчиненных, до вооруженной силы включительно». Такую личную ответственность и взял на себя командующий отступающего Юго-Западного фронта. Его войска, оставив к 21 июля Галицию и Буковину, вернулись на государственную границу России.
Многие исследователи первой мировой войны и биографы Л. Г. Корнилова отказывают ему в полководческих дарованиях. При этом обычно ссылаются на мемуары А. А Брусилова, написанные уже в советское время. Думается, что такая оценка личности будущего вождя белого движения далека от истины.
Во-первых, генерал Корнилов принял под свое командование Юго-Западный фронт, который отступал. Во-вторых, новый командующий сразу же увидел выход из стремительно надвигающейся катастрофы в отступлении войск. Проявив личную волю и высокие организаторские способности, пойдя на крайние меры, он сохранил прежде всего 11-ю армию как боевую единицу. И в-третьих, определенный им конечный рубеж отхода фронта стал в последующем рубежом стабилизации положения.
4. МЯТЕЖНЫЙ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ
Состояние дел на фронте было лишь зеркальным отражением того, что творилось в тылу, в самой России. Либерально-демократическое правительство, возглавляемое А. Ф. Керенским, зашло в тупик, тщетно ища выхода из него. Многие его министры все явственнее сознавали, что «держат руль мертвыми руками». В правящих верхах сознавали необходимость поиска сильных личностей, способных навести порядок не только на фронте, но и в самой России, которая была объявлена республикой.
Керенский решил сменить Верховного главнокомандующего А. А. Брусилова. На этот пост он присмотрел генерала Корнилова, у которого были опыт, сила духа, авторитет в войсках. В своих воспоминаниях Б. С. Станкевич писал о Лавре Георгиевиче: «Смелый в бою, честный в долге, правдивый в жизни и еще десяток подобных эпитетов: так говорили и так воспринимали его все. Все эти качества в их гармоничном сочетании, соединенные с серьезностью и даже некоторой торжественностью его духовного склада, придавали ему обаяние и непререкаемый личный авторитет, привлекали всеобщее внимание и доверие».
Со столь высоким и лестным предложением занять высший пост в русской армии Лавр Георгиевич согласился не сразу. Это он сделал лишь только тогда, когда Временное правительство дало заверение, что оно не будет вмешиваться в его оперативные распоряжения, в назначения высшего военного командования, и подтвердило право на проведение жесткой линии на фронте и в тылу для наведения там должного порядка.
Обращает на себя внимание то, что новый Верховный главнокомандующий отвечал теперь за свои действия не перед правительством, которое его назначило во главе Ставки, а «... перед собственной совестью и всем народом».
3 августа генерал Корнилов встретился в Зимнем дворце с Керенским. Лавр Георгиевич передал министру-председателю доклад, в котором излагал первостепенные, на его взгляд, законодательные меры, выполнение которых считалось незамедлительным. Однако новый Верховный главнокомандующий не встретил в Петрограде взаимопонимания и уехал в Могилев, в Ставку.
Требования Корнилова не стали секретом ни для правой, ни для левой прессы. Во-первых, генерал требовал от Временного правительства признания его вины в унижении, оскорблении, сознательном лишении прав и значимости офицерского состава. Во-вторых, он требовал передачи в свои руки военного законотворчества. В-третьих, «... изгнать из армии всякую политику, уничтожить право митингов...», отменить «Декларацию прав солдата», распустить войсковые комитеты, убрать правительственных комиссаров.
Органы печати левых социалистических партий — большевиков, меньшевиков, социалистов- революционеров (эсеров) и других — развернули против генерала Корнилова шумную кампанию. Его, среди прочего, обвиняли в диктаторских замашках и стремлении уничтожить демократию в армии.
В Могилев Корнилов держал путь через первопрестольную Москву. 13 августа генерала встречали на Александровском (ныне Белорусском. —
В Москве в те дни проходило Государственное совещание. На нем дали выступить Лавру Георгиевичу Корнилову — «первому солдату революции». Он раскрыл перед собравшимися содержание требований, изложенных в докладе Керенскому. Свою речь генерал закончил словами: «Я верю в гений русского народа, я верю в разум русского народа и я верю в спасение страны. Я верю в светлое будущее нашей Родины и я верю в то, что боеспособность нашей армии, ее былая слава будут восстановлены. Но я заявляю, что времени терять нельзя, что нельзя терять ни одной минуты. Нужны решимость и твердое, непреклонное проведение намеченных мер».
Корнилов становился кумиром русского офицерства, вся судьба которого была связана с армией России. Но на его глазах разваливалась и армия, и само государство. Корнилова теперь нередко встречали возгласами «Ура Корнилову!» Популярность генерала, стремившегося навести порядок, необычайно выросла. Но, разумеется, не в массе трудового народа, не первый год испытывавшей на себе все тяготы и невзгоды большой, затянувшейся войны.
В Ставке вернувшегося из Москвы Верховного главнокомандующего ожидали безрадостные известия. 20 августа германские войска взяли Ригу. В Казани взлетел на воздух огромный оружейный склад. Был заколот штыками своих же солдат командир одного из армейских корпусов генерал Гиршфельд, у которого в результате ранения были ампутированы обе руки. Правительственный комиссар Линде, призывавший солдат
