Генерал задумчиво почесал подбородок. Не помогло. Тогда он не менее задумчиво почесал затылок. Не помогло. Чеши не чеши…
— А не разновидность ли это хлыстовства, отец Василий? Те же радения, тоже кручение-верчение, наркотики разные, тоже друг друга ненавидят, тоже православными прикидываются…
Монах впервые посмотрел на генерала уважительно.
— Мы это отметили. Но это совсем не одно и то же. Хлысты по большей части ждут конца света, а эти — начала. Невелика в каком-то смысле разница, чисто внешняя, конечно, но, простите, ведь ни единая хлыстовская секта, даже при советской власти, не получила официального разрешения на отправление служб, не была зарегистрирована. И всегда это было от нашей церкви достаточно далеко, я хочу сказать, далеко хотя бы пространстве, а тут, изволите видеть, прямо на собственном пороге… Между тем, насколько я знаю, один из ваших заместителей хлыстами занимается, ведет их учет и помогает нам в их выявлении и преследовании по закону.
— Да, хлыстовство — специальность генерал-майора Старицкого, не исключаю, могут у него быть и какие-то данные о хлыстовцах-молясинцах…
— Кавелитах, господин генерал-подполковник. Сами себя они так не называют, разумеется, но хлысты — это хлысты, их вопрос о Кавеле не интересует, а для этих только на Кавеле все и сходится. Кавель Кавеля — или Кавель Кавеля.
Генерал, пораженный внезапной мыслью, откинулся в кресле.
— Отец Василий, я в тонкостях Писания искушен не слишком, поэтому вы мне на всякий случай скажите: все-таки Кавель Кавеля убил… или Кавель Кавеля?
Настала очередь монаху побледнеть, следом покраснеть, на лбу его выступил пот, и, видимо, холодный. Генерал понял, что сморозил что-то ужасное, налил в стакан воды и быстро протянул монаху. Отец Василий стукнул зубами о край и перевел дыхание.
— Вот так они души и уловляют. Каин Авеля, а не Кавель Кавеля! В церкви многое произносится скороговоркой, и кто-то, где-то, когда-то первый раз ослышался. А что потом на это наросло — сами видите. — Монах указал на выставку игрушек.
— Каин-Авеля, Авель-Каина, Каин-Авеля, Кавель… Тьфу, и в самом деле! — Генерал позволил себе усмехнуться — Право, неудобные имена. Но, как я понимаю, менять их поздно. Для начала мы создадим… подсектор по вопросам кавелизма, я правильно назвал?.. Потом заставим уже зарегистрированные секты пройти перерегистрацию — и, где, возможно, отказать…
— Нет, так просто не получится. — Монах опустил глаза. — У нас есть все основания предполагать, что на вас… как и на нас… будет оказываться определенное давление. И… что давление это будет весьма сильным. Даже исключительно сильным. Ересь имеет распространение не в одном лишь простонародье, хотя там, конечно, его опора. Радеющий с молясиной входит в состояние, по сравнению с которым простой гипноз — тьфу, ничто, тут скорей нужно припомнить опыты эриксонизации, по имени известного Мильтона Эриксона. Или гаитянское изготовление зомби. В общем, самые скверные получаются аналогии. Как вы знаете, в миру я подготовил докторскую…
— Знаю, знаю, — почти ласково перебил генерал, — в условиях Державствования изучение вопросов ясновидения и предикции допускаться не может…
— Это в прошлом, генерал, на сегодняшний день меня, как и вас — интересует одно: пять миллионов, если не больше, погибающих душ. Погибающих оттого, что народ занят размышлением на тему: Кавель Кавеля — или Кавель Кавеля!
— А и в самом деле — Кавель Кавеля, — не удержался генерал, — или Кавель Кавеля?..
Монах замолк чуть ли не испуганно.
— Шутка, отец Василий, шутка. Сейчас мы с вами займемся серьезными делами. — он включил селектор, — Маняша, зайди ко мне.
Лишенная возраста (тридцать? пятьдесят?) секретарша генерала соткалась из воздуха.
— Мне генерал Старицкий нужен. И не Салтавец, не зам, а сам. Словом, нужны оба.
Генерал-майор Старицкий был разыскан мигом, и водворен к генералу-старшему почти одновременно с Салтавцом; младшие чины во мгновение ока становились средними чинами, замы на ходу обрастали замами, согласно числу зарегистрированных ересей, а на роль консультанта — на первое время, до начала Петрова поста — отец Василий скромно предложил себя, и тут же был в этой должности утвержден.
По коридорам забегали молодые люди с опечатанными дискетами; в новообразованный отдел, состоявший пока из почти одних вакансий, перекачивали секретную информацию, час назад еще общедоступную. На подпись министру юстиции готовились бумаги о немедленной перерегистрации одиннадцати культов, при оформлении которых была грубо нарушена законность, другие бумаги спешно стряпались уже напрямую в компьютерах — об упущениях, недопущениях и прочем. Отец Василий, осматривая свой новый кабинет (две сажени на одну с четвертью), заикнулся что-то о высочайшем повелении, но был едва не убит взглядами присутствующих, хорошо знавших, как относится император к мелочам — тот, кто не способен разобраться с ними самостоятельно, не может долее служить и в статском чине коллежского секретаря выходит в отставку. Никому не хотелось превращаться в отставных поручиков, иеромонах же Василий, как принадлежащий к черному духовенству, видать, основательно подзабыл все эти мирское тонкости. Подписи Ивана Блекочихина, генерал-подполковника от воздушной кавалерии, на требуемых документах было достаточно. И ставил он их щедрой рукой допоздна.
Напрямую Иван Николаевич подчинялся главе службы безопасности императора, а это был человек занятый и к тому же хромой. Потрясенный внезапным возникновением в тылах Империи Пятой (нет, Шестой! То ли Седьмой или Восьмой?) колонны сектантов, да еще в таких непомерных количествах, генерал поставил ближайшую цель — отменить уже зарегистрированных, сопроводить, куда Макар никогда бы телят не погнал, всех незарегистрированных, и скорейшим образом извести новоявленную ересь под корень. Никто не поставил его в известность, что изымаемая из одних компьютеров информация появляется в других в весьма отредактированном виде, а в прежних — исчезает начисто, и место ее заполняется гигабайтами знаменитой компьютерной игры «Дириозавр — любовь моя!» Никто не уведомил, что документы о перерегистрации одиннадцати легальных кавелитских толков давно подписаны его собственной рукой. Наконец, менее всего ожидал он, что жизнь окажется коротка… Впрочем, нет, в тот вечер взрывпакет, готовый оборвать его и отца Василия бренное существование, еще только заказывали лучшим специалистам по взрывпакетам.
Меж тем без четверти двадцать четыре по московскому времени, когда по всему этажу уже слегка прошлись пылесосом, лишенная возраста секретарша Маняша на цыпочках прокралась через двойные двери, убедилась, что в блекочихинском кабинете пусто, да и вокруг — тоже, с чувством облобызала вознесенную слоном на молясине кувалду, плюнула на кита, завернула чудо уральских камнерезов в запасной свитер и на долгие дни, месяцы и годы исчезла из нашего повествования.
А ничего не понимающий генерал-майор Старицкий у себя в кабинете устало стряхивал пепел сигареты в молясину «щеповского», покуда еще разрешенного толка. Эта странная пепельница подкупила его сердце. Такая тонкость резьбы, такая заточка топоров — как бы не платиновых! Одним словом, такая прелесть! И в душе его неведомо откуда звучало назойливое: «Кавель Кавеля любил, Кавель Кавеля рубил…»
А интересно, что думает император: все-таки Кавель Кавеля… или Кавель Кавеля?
Впрочем, за такие мысли можно нынче…
Гнать надо их из головы, мысли-то… Тогда есть шанс, что она, голова, покуда еще не полетит. Не зря отец Василий предполагает, что борьба с кавелитской ересью окажется весьма непростой. Не иначе, как имеет серьезные основания думать, что победа в этой борьбе митрополиту Фотию вообще не гарантирована. Кавель — Фотия… Подневольные люди иеромонахи, к сожалению.
21
Мне известно лишь одно место, столь же восхитительное летом, — замок графа Палинского среди
