темноте, не понимая, где находится, не в силах отличить прошлое от настоящего.
Конор представил себе Оливию, лежащую в постели. Волосы разметались по подушке, а под тонкой ночной рубашкой с перламутровыми пуговками нет ничего, кроме ее нежного и теплого тела. Желание пронзило его – жадное, горячее и требовательное.
Невыносимо желать ее с такой силой, невыносимо нуждаться в ней так отчаянно… Но он не должен верить, что она сможет победить его демонов. А если ей удастся это сделать, то лишь на время. И станет еще хуже. Уж лучше никогда не видеть небес, чем увидеть их мельком, дотронуться до них – и потерять.
Он пошел к себе в комнату. Он спал со своими демонами и проснулся один.
Понедельник был первым школьным днем, и, как все предыдущие первые школьные дни, этот понедельник стал для Оливии настоящим испытанием. Кэрри взбунтовалась при одном упоминании о шелковых ленточках в волосах, а школьное платье ей совсем не нравилось, потому что на нем теперь были рюшки. Миранда же расплакалась, узнав, что мама, оказывается, не пойдет с ней в школу. Бекки же ворчала по поводу того, что в этом году им опять придется подарить мисс Шеридан три банки консервированных персиков. И от Конора помощи ждать не приходилось. Сидя за завтраком, он то и дело хмурился и очень неохотно отвечал на вопросы. Наконец, молча поднявшись из-за стола, вышел во двор через черный ход. Оливия со вздохом посмотрела ему вслед. «Неужели так будет всегда?» – спрашивала она себя.
К тому времени как явился Орен, чтобы отвезти девочек в город вместе со своими детьми, Оливия уже от души радовалась, что они уезжают. Она вернулась в кухню и тотчас же принялась за уборку. Через полчаса, вымыв посуду после завтрака, она вдруг осознала, что впервые за несколько лет осталась совсем одна в доме. Ведь Миранда в этом году впервые отправилась в школу вместе со старшими сестрами.
Оливия села за кухонный стол и тяжело вздохнула, почувствовав себя ужасно одинокой. В доме было необыкновенно тихо. Ей не хватало малышки Миранды.
К ней подошел Честер и уткнулся носом в ее руку, тихо повизгивая: было ясно, что ему тоже не хватало Миранды. Оливия погладила пса и смахнула слезинку. «Не глупи, – сказала она себе. – Ведь тебе еще предстоит перестирать кучу белья».
Но вместо того чтобы приняться за дело, Оливия по-прежнему сидела за кухонным столом, тихонько вздыхая.
Она гадала, чем же сейчас занимается Конор. Возможно, он специально избегал ее. Но она не могла винить его за это. Просто он не хотел привязываться к этим местам. И женился на ней только из чувства долга.
Оливия вспомнила ночь в Монро, вспомнила о том, что Конор тогда на время впустил ее в свою одинокую жизнь. И ей стало ужасно грустно при мысли о том, что скоро он, наверное, покинет ее. Возможно, покинет, даже не попрощавшись. В один прекрасный день она проснется, и обнаружит, что его нет в доме.
– Господи, как же мне заставить его забыть прошлое? – прошептала она. – Я так люблю его, но боюсь, что этого недостаточно.
Но Оливия знала: ей остается лишь любить его и надеяться на лучшее. Уговаривать его она не собиралась, все зависело от самого Конора.
Поднявшись, наконец, из-за стола, Оливия вернулась к работе. К полудню выстиранное белье висело на веревке, огород был прополот, а овощной суп варился на медленном огне. Поставив сковороду с кукурузным хлебом на плиту, Оливия пошла искать Конора, чтобы сказать ему, что обед готов.
Ни во дворе, ни в хозяйственных постройках она его не нашла и вернулась в дом. Возможно, Конору хотелось уединиться, и не следовало ему мешать. Да, пусть сам все решает. Она не собирается его преследовать.
Пообедав в одиночестве, Оливия принялась гладить белье. Она старалась не думать о том, что в доме тихо и пусто, но ближе к вечеру, наконец, почувствовала, что не в силах больше выдерживать эту тишину.
Оливия снова отправилась на поиски Конора и на этот раз нашла его почти сразу же в старом сарайчике для инструментов, где он разбирал хлам, оставшийся после Нейта. Конор поднял голову, когда она вошла в полутемный и пыльный сарайчик.
– Ты пропустил обед, – сказала Оливия, стараясь говорить как можно спокойнее. Ей очень хотелось узнать, куда он ходил и как провел день, но вместо этого она спросила: – Проголодался?
Он покачал головой.
– Спасибо, но уже поздно. Я подожду до ужина. – Отшвырнув ржавое ведро и указав на штабель досок в углу, он сказал: – Не возражаешь, если я использую несколько штук?
– Конечно, нет. Тебе не нужно спрашивать у меня разрешения, Конор. – Ведь теперь это и твой дом тоже.
Он поджал губы и отвернулся, затем стал на колени и стал рыться в ящике с инструментами.
– Да, думаю, так и есть, – пробормотал он себе под нос.
Было ясно, что Конор не в духе. Но чего она ожидала? Отогнав тревожные мысли, Оливия сменила тему:
– А что ты собираешься делать с этими досками?
– Пока не знаю. Просто жалко будет, если их сожрут термиты. – Он помолчал, потом посмотрел на нее и добавил: – Когда я чинил крышу, то подумал: как приятно снова держать в руках молоток. Я уже давно не плотничал.
– Ты занимался этим там, в Ирландии?
Конор кивнул.
– Я начинал подмастерьем у столяра, когда мне было шестнадцать.
Она прислонилась спиной к пыльному верстаку Нейта, стоявшему у двери. Конор же продолжал разбирать содержимое ящика.
– Ты бросил плотничать, чтобы стать профессиональным боксером? – спросила Оливия.
– Нет. – Он встал и поднял ящик, потом подошел к ней и поставил ящик на верстак. – Я бросил работу, чтобы стать бунтарем. – Вытащив из ящика долото, Конор стал внимательно рассматривать его. – Да, я решил стать фением. Занозой в боку Британской империи.
– Фением? – переспросила Оливия. – Какое странное слово… Это, наверное, какое-то тайное общество?
– Да, тайное. Ирландское республиканское братство. – Он положил долото обратно в ящик. – У вашего мужчины были отличные инструменты.
При слове «мужчина» Оливия невольно рассмеялась. Конор взглянул на нее с удивлением.
– Я сказал что-то смешное?
Она зажала рот ладонью и покачала головой:
– Нет-нет, просто дело в том… Нейту было под семьдесят. Черный как уголь старик, с длинной седой бородой, с зубами, пожелтевшими от жевательного табака. – Она поморщилась. – Жевать табак, отвратительная привычка, хотя он был очень милый старик. Но его никак нельзя было назвать «моим мужчиной».
– Это просто такое выражение, милая. В Ирландии говорят «твой мужчина», имея в виду знакомого тебе человека. Иногда даже подошедшего к женщине незнакомца.
– Как странно… – пробормотала Оливия. – Странно, что люди так по-разному выражаются, правда? Мы здесь говорим «я полагаю», а вы говорите «я думаю», но означает это одно и то же, верно? Собирается дождь, я полагаю. Собирается дождь, я думаю.
Конор криво усмехнулся.
– Ну, ирландцы известны тем, что говорят такие вещи, которые другим кажутся забавными.
– Например?
– Если я встречаю человека, которого давно не видел, я скажу ему что-нибудь вроде: «Эй, Дэниел О’Шир, ты ли это?
Она улыбнулась.
– Ну а мы тут, на юге, говорим вещи, которые северянам-янки кажутся странными.
– В Ирландии любой американец – янки, – заметил Конор.
Оливия вскинула подбородок.
– Но я не янки. Назвать меня так – значит начать ссору.
Он ухмыльнулся.
– Я обязательно запомню. И именно так тебя назову, когда ты начнешь бросать в меня яйцами.
Они оба рассмеялись. Потом Оливия вспомнила, что произошло после того, как она швырнула в него яйцо, – и тотчас же остро ощутила его близость. В следующее мгновение Конор шагнул к ней, и она сразу поняла: он хочет поцеловать ее. Оливия сделала шаг навстречу.
– Папа! Мама! Вы где?!
Голос Миранды заставил их отскочить друг от друга. Но они не отвели взглядов. Оливия облизнула пересохшие губы и пробормотала:
– Девочки уже вернулись.
– Да, слышу, – сухо ответил Конор.
– Папа?! Мама?! Где вы?!
Ей так недоставало девочек весь день, а теперь она почувствовала досаду, потому что они помешали им. Оливия вышла из сарайчика и взглянула на дом. Бекки и Кэрри только спускались с крыльца, а Миранда уже была внизу.
– Мама, мы здесь! – закричала девочка.
Повернувшись, она помахала на прощание Орену, уже отъезжавшему от дома.
Миранда подбежала к сарайчику, и Оливия, улыбаясь, протянула к ней руки. Но девочка пробежала мимо, крикнув на бегу: «Здравствуй, мама!» Вбежав в сарай, она бросилась к Конору.
К своему изумлению, Оливия увидела, как Конор подхватил малышку на руки.
– Смотри, папа! – радостно закричала Миранда, в одной руке она держала лист бумаги, а другой обнимала Конора за шею, – Посмотри, что я нарисовала в школе. Это кенгуру. Они живут в Австралии. Мисс Шеридан так сказала.
Папа? Оливия была настолько поражена, что даже не обиделась на недостаток внимания со стороны дочери. Миранда назвала Конора папой, а он даже не удивился.
Конор внимательно посмотрел на рисунок.
– Да, так и есть, милая. Это кенгуру. Чудесный рисунок. Думаю, мы вставим его в рамку и повесим где-нибудь в доме. – Он взглянул на жену: – Ты как думаешь?
– Да, конечно, – пробормотала Оливия и, отвернувшись, смахнула слезу. Но на сей раз это были слезы радости.
Тут в дверях появилась Кэрри. Она немедленно потребовала, чтобы папа обратил на нее внимание. Показав ему набросок замка, девочка объяснила, чем она его рисовала.
Последней подошла Бекки. Она показала Конору карту Ирландии, которую нарисовала
