Но Лондон не фабричный город. Только рабочие доков — докеры, разгружающие пароходы, рабочие городских предприятий и портные составляют в Лондоне большие группы рабочего населения. Таким образом, дым над Лондоном, главным образом, дым каминов.
Этот дым выносит в воздух мельчайшие частицы угля. Лондон — город богачей и конторщиков, а конторщики любят считать, — так вот, они сосчитали, что в неделю на каждую квадратную милю в Лондоне оседает 1600 пуд. твердых веществ. Прежде чем осесть, они долго еще летают в воздухе, сгущая туман.
Самый обычный туман в Лондоне поэтому был желтого цвета, даже немножко с зеленым оттенком. Он наполняет улицы, забивает, как ватой, все промежутки между домами, людьми, автомобилями, лезет в комнаты.
Есть и другие туманы — например, черный, который приходит редко и закрывает город, как крышкой. Но вниз он не спускается. Когда в Лондон приходит черный туман, то в двенадцать часов зажигают огни на улицах. Город весь покрыт черной рояльной крышкой, только не полированной. Лондонцы находят, что так даже уютнее.
Есть еще белый туман, очень плотный и густой, но чистый. Вероятно, он приходит с моря.
Так было в 1924 году.
Но дело в том, что наш роман происходит не сейчас, а в будущем.
Я собираюсь даже поместить в него своего еще не рожденного сына и женить его на дочери Всеволода Иванова.
Я заинтересован поэтому в будущем и желаю, чтобы там было хорошо.
В будущем Лондоне тумана не было.
Лондон устроил то, что должен был устроить давно: дымовую канализацию.
Было время (для иных мест оно настоящее), когда каждый высыпал мусор и выливал нечистоты перед своим домом.
В роскошном дворце французского короля Людовика XIV коридоры были каменные, а у дверей комнат стояли параши.
Ночью они выливались прямо на пол, который специально для этого делали покатым.
Сейчас это кажется грязным свинством, а тогда даже восхищались, как удобно устроились.
Такое же свинство коптить небо дымом. Кроме того, это невыгодно: в дыму выпускаются в небо очень ценные вещи.
А о старом времени не жалейте — оно было вонючее, и с париков спутников Великого Петра сыпались вши: это записали тогда в Лондоне англичане.
Англичане, как видите, очень злопамятны. Кроме того, они консервативны: у них и сейчас в судах судьи ходят в париках, вероятно, чистых.
Лучше было бы устроить в Лондоне вместо каминов хорошее паровое отопление, но англичане даже короля сами рассчитать не умеют, так что мы послали к ним Словохотова, — где уж тут отказаться от каминов!
И сидит себе англичанин в будущем Лондоне перед камином, тыкает в огонь обыкновенной медной кочергой и греет ноги.
Все как прежде.
Но не дымит труба над его коттеджем (так зовут в Англии домики для одной семьи) — дым идет по трубам далеко за город, на специальную станцию. Сосет станция со всего города дым, и нет над Лондоном ни желтого, ни черного тумана. А из дыма получается сернистый ангидрид и каменноугольный деготь, из которого делают и краски, и фенацетин, и аспирин, и… ядовитые газы для войны, чтобы еще больше разбогател Сити и чтобы все конторщики записали в книги еще бо́льшие цифры.
Самим конторщикам от этого ничего не прибавится, даже усики не отрастут от войны, — а туда же лезут, воюют.
Работает дымогарная станция в будущем Лондоне на тепле, которое приносит ей дым по трубам.
Так вот каким способом лишился Лондон одной из своих достопримечательностей — туманов.
Когда-нибудь мир освободится и от другой достопримечательности — войны.
Не будут воевать рабочие с рабочими, крестьяне будут мирно пахать свою землю, ядовитые газы будут отравлять только сусликов и саранчу, а двери на арсеналах мы заколотим крест-накрест — серпом и молотом.
Но идем дальше, — нас ждет негр. Правда, у него много времени, потому что он не спит.
Впрочем, кажется, это не тот: это самый обыкновенный негр. Он уже немолод, ему лет 60. Курчавые волосы его седы, но держится он прямо и сложен все еще хорошо — как негр: негры хорошо сложены, особенно кафры.
Нашего негра зовут Джемс Хольтен, — хорошая фамилия, негры любят выбирать для себя такие. Он служит в очень хорошем квартале Лондона: недалеко от Гайд-парка, в Мэнфере.
Здесь этот обыкновенный пожилой негр служит в очень обыкновенной должности дворецкого в доме, который когда-то принадлежал графу, а сейчас перекуплен коммерсантом, разбогатевшим на спекуляции искусственной нефтью.
Должность негра обыкновенная, но почетная: он обучает коммерсанта аристократизму.
Он следит за тем, чтобы все было, как в лучших домах.
Первоначально коммерсант хотел пригласить на эту должность одного бывшего посланника одного из признанных Антантой южнорусских правительств, но у того оказалась странная привычка оббивать сургуч с бутылок об стенку и откупоривать вино ударом в донышко.
Тогда один знаменитый профессор, научный консультант фирмы, рекомендовал на эту должность негра.
И негр пришелся ко двору. Синие, проданные вместе с домом ливреи были ему к лицу.
Он выглядел поглощенным какой-то значительной мыслью. Часто другие слуги видели его рассматривающим чей-то портрет в медальоне, на браслете.
Судомойка раз взглянула через плечо негра и увидела, что было в этом медальоне.
Там была карточка мальчика с черными курчавыми волосами и большими светлыми, как это видно было даже на фотографии, глазами.
Над этим медальоном негр часто плачет. Судомойка даже слыхала, как он говорил:
— Только ты мог бы вернуть мне сон.
В шесть часов вечера негр переодевался и уходил. Если бы кто стал следить за его фигурой в светло-песочном пальто и ботинках, то увидел бы, что Хольтен не спеша проходит через широкие лужайки Гайд-парка и, не спускаясь в тюб, идет походкой человека, которому некуда спешить, через уже опустевшее Сити, мимо башен Тауэр в Уайтчепель — квартал бедняков.
Здесь улицы становятся грязней, худые женщины с озабоченными лицами разговаривают друг с другом на углах около ларьков, торгующих баранками, сельдями и солеными огурцами, странно выглядящими в Лондоне.
Беднота живет здесь густо, у самых ворот города богачей.
Негр, не спеша и не смотря по сторонам, идет все дальше пешком, — очевидно, ему некуда торопиться.
Наконец он останавливается перед дверью с матовыми стеклами одного из кабаков, привычно входит, раздевается, не смотря на крючок, вешает на него свое пальто, надевает передник и становится за стойку.
С шести до двенадцати Хольтен наливает виски и пиво быстро говорящим и мало пьющим евреям, молчаливо пьющим белокурым рабочим и много говорящим и пьющим более всех — женам рабочих. Все пьют стоя, не задерживаясь.
Но вот наступает 12 часов. Лондон засыпает.
Неизменившейся походкой выходит негр из кабачка.
Улицы пусты, одни безработные тяжелой походкой, полуспя, идут без ночлега.
Спать им нельзя, им нужно идти.
Бездомный рабочий, идущий без цели по улице, в Лондоне называется «носильщиком знамени».
Тяжелой походкой несут они невидимое черное знамя нищеты.
