открытки.
— Что за открытки?
— Ну, где она одета как школьница, в черный пояс с чулками. Будто мужчинам это сейчас интересно. Она считала, что так сможет привлечь клиентов посолиднее. Я же говорю — не от большого ума. Такого добра кругом полно.
— И что она собиралась делать с открытками? Разложить по телефонным будкам?
— Типа того.
— Очень современно.
Трейси рассмеялась.
— Я заказала себе портфолио в студии, и она решила, что это то же самое.
— Как ни крути, очень надежный способ оказаться убитой. — Костелло встала. — Окажи нам услугу, Трейси: держись пока подальше от улицы, мы очень заняты. Я не хочу видеть твое изуродованное лицо в морге. Договорились? Будь осторожна, — добавила она весело. — Пошли, Вик.
— Да, Вик, ступай, пока. — Трейси помахала ему пальчиками.
Костелло закатила глаза и вздохнула.
Ровно в восемь вечера преподобный Шанд позвонил Андерсону из маленького отеля неподалеку от Менорки. Голос в трубке принадлежал человеку, который провел в Глазго всю свою жизнь, слышал и знал буквально все. Он не удивился, что его разыскали — в конце концов, он сам оставил телефон дочери. Андерсону показалось, что наблюдение за птицами — его подлинное призвание. Он добросовестно записал все, что рассказал ему Шанд, пытаясь понять, что общего было у священнослужителя и его пернатых друзей.
К концу беседы он узнал немало интересного о птицах Балеарских островов и еще больше — об Элизабет-Джейн Фултон. Каждая отдельная деталь, казалось, имела смысл, но вместе они никак не складывались в общую картину. Он забрал записи, нашел свободный компьютер и сел печатать отчет, надеясь, что на бумаге все обретет какой-то смысл.
В десять часов вечера Андерсон все еще сидел в участке. В комнате было шумно, и он стукнул степлером по столу, призывая к тишине, но привлечь внимание присутствующих ему так и не удалось. Он сделал вторую попытку и постучал ложкой по кружке. Стало потише, но не намного.
— Вы можете прерваться на минуту? — постарался он перекричать телефонные разговоры и шум принтеров. Двое полицейских закончили разговор по телефону и, записав номера, пообещали перезвонить через пять минут. У Вингейта было более реальное представление о том, сколько времени займет совещание, и он позвонил на коммутатор, попросив не переводить звонки в течение получаса. — Ладно, мальчики и девочки, минуту вашего внимания, и половина из вас сможет отправиться домой. Видит Бог, времени у нас нет совсем. Мы разрабатываем две перспективные линии, и сделать предстоит немало. Сейчас Литлвуд введет вас в курс последних событий, но прежде я хотел вам сказать следующее. — Он дождался полной тишины. — Это дело вызывает особый интерес у прессы. Журналисты раздувают любую информацию. Баттен считает, что такая позиция средств массовой информации укрепляет самомнение Кристофера Робина, дает ему чувство превосходства. Он расценивает это как подтверждение, что Бог на его стороне. Мы с Костелло и доктором должны сейчас переговорить. Литлвуд, остаешься за старшего; если я понадоблюсь, позови.
— А с каких это пор доктор Баттен стал начальником?
— Спроси лучше — почему.
Хотя на двери столовой висела табличка «Закрыто на уборку», было видно, что со времени последней здесь побывало не меньше двух смен. Грязные тарелки и разбросанные подносы наглядно свидетельствовали об этом.
— Отлично, — сказал Баттен. — Телефонов нет, никто не отвлекает, никто не мешает.
— Еды тоже нет, — пробурчала Костелло.
Баттен открыл кожаный портфель и стал выкладывать на стол содержимое. Костелло посмотрела на часы. День уходил, а она еще многое не сделала и ей нужно было время, чтобы поразмышлять о Шоне Мактайернане и Труде, составить ясную картину. Она была уверена, что та девушка с аллеи — Труда. Она нашла отличного помощника в лице Вингейта, который с удовольствием выуживал из компьютера все, что ей требовалось, и не задавал лишних вопросов. Сейчас он искал информацию о жизни Труды Сванн начиная с момента ее рождения, но пока ничего нового узнать не удалось, за исключением одного: ее настоящее имя — Гертруда, причем записано так, как принято в голландском языке. Все остальное уже было известно, а за последние годы информации не прибавилось — девушка как будто исчезла. Это особенно заинтриговало Костелло.
— Вингейт сообщил, что ты собираешь сведения о девушке по имени Труда, — сказал Баттен, будто прочитав ее мысли.
— Просто проверяю все, что связано с Мактайернаном, — ответила она честно.
— Может, ты нас просветишь? — спросил Андерсон.
— Да, почему она тебя интересует? — не унимался Баттен.
— Труда Сванн — с двумя «н» — сирота, в возрасте шестнадцати лет покинула приют «Добрый пастырь» и исчезла. А это очень непросто. Вингейт пытался выяснить имя адвоката, который интересовался ее делами, но уперся в стену — ему назвали немыслимое количество законов и постановлений, по которым эта информация не подлежит разглашению. Вингейту не удалось ничего узнать ни о смене имени, ни об изменении гражданства. Данных о смерти тоже нет. Одна женщина из персонала, которая работала в то время, вспомнила, что от этого адвоката тянулась ниточка к другому.
Баттен кивнул, как бы соглашаясь, что это представляет интерес, но вдаваться в подробности не стал.
Вошел Малхолланд, как всегда свежий и элегантный, а за ним — хмурый Макалпин.
— Как прошла пресс-конференция? — спросила Костелло.
— Я бы сказал, что он много говорил, но так ничего и не сказал, — ответил уже успокоившийся Макалпин. Костелло подумала, что именно этого ему и хотелось.
Баттен перемешал на столе несколько фотографий, лежавших изображением вниз.
— Устроим мозговой штурм и составим карты памяти. — Он взглянул на Макалпина. — Можно продолжать?
Шеф кивнул и с видимым облегчением устроился сзади, не спуская глаз с лежавшей на столе «Ивнинг газетт».
— Карты памяти? Вызываем на связь мертвецов? Можно спросить у Арлин, кто же все-таки ее убил. — Малхолланд не скрывал сарказма.
Костелло достала из сумки банку с диетической кока-колой. Ее подозрения подтвердились. В этом был весь Баттен. На этом коллективная работа с ребятами из участка закончилась. Разделяй и властвуй.
— Кто хочет кока-колы?
Андерсон кивнул и протянул стакан — чтобы не заснуть.
— Три кучки, по одной — на каждую жертву. — Баттен добавил еще несколько фотографий и сдал их, как карты.
Появилась Ирвин с коричневым конвертом.
— Это оставили для вас наверху.
Баттен взял конверт и, видя, что Ирвин не уходит, сказал:
— Спасибо, вы не могли бы оставить нас?
— Да, конечно.
Костелло видела, как Макалпин, что-то бормоча себе под нос и потирая большим пальцем синяки на лице, наблюдает за Баттеном, вскрывающим конверт. Психолог достал шесть фотографий: на трех — лица жертв, на остальных — их раны.
— Три женщины, — начал он. — На первый взгляд они не имеют ничего общего. — Он водил рукой от одного снимка к другому. — Но для Кристофера Робина между ними связь есть. — Его рука остановилась на фото Линзи. — Вот женщина, которая изменяет мужу. Она не сочла нужным сообщить даже своей семье,
