Макалпин смотрел в окно с выражением ребяческого упрямства, невольно напомнившим Грэхэму о молодости констебля.
— Я ясно выражаюсь? — повторил инспектор.
— Более чем.
— Эти правила существуют как раз для того, чтобы защитить тебя. Что ты сделаешь, когда увидишь в первый раз труп ребенка? Ты не можешь дать волю чувствам, ты должен научиться сжать сердце в кулак и делать дальше свое дело. Кстати, Интерпол дал нам про нее хорошую наводку, поэтому я приказываю тебе оставить девушку в покое. Просто напиши отчет, и больше ты этим не занимаешься.
— Вот так вот? Просто написать…
— Нет, не просто. Ты получил приказ. Точка. Если ты не берешь отпуск, то тебе есть чем заняться. На Байрз-роуд была авария с летальным исходом, женщина за рулем погибла, а ее дочь Хелен, нет — Хелена, Хелена Фаррелл, находится в больнице «Уэстерн». Поезжай и разберись. И никакой самодеятельности!
Макалпин взлетел по лестнице, шагая через ступеньку, повернул налево и пошел по коридору. Он никак не мог успокоиться и мысленно продолжал спорить. Да как он мог? Как мог? Пустая полицейская болтовня; он был нормальным человеком, и он был ей нужен. Он был ей нужен.
Или она — ему?
Он остановился у входа в отделение интенсивной терапии. Рыжеволосая медсестра прошла мимо, не обратив на него внимания. На его стуле возле палаты Анны дежурил незнакомый полицейский. Он читал «Сан», скрестив ноги и покачивая мыском ботинка в такт какой-то дурацкой мелодии, которую мурлыкал себе под нос. Макалпин подождал, пока дежурный бросит очередной взгляд на пустой коридор и вернется к чтению. Щелкнул дверной замок, и в коридоре появился еще один полицейский в форме с двумя чашками чая в руках и устроился на стуле напротив напарника. Их теперь двое? Макалпин понял, что ему не удастся проскользнуть незамеченным. Но у него было дело — разобраться с чьей-то там дочерью. Он повернулся и пошел дальше.
— Хелена Фаррелл? — Сначала он решил, что высокая фигура в полукомбинезоне — это рабочий в комнате для посетителей. Она обернулась, стягивая с головы бархатную ленту, державшую каштановые волосы, и они упали на плечи густыми прядями. Тряхнув головой, она опять собрала их и завязала в узел той же лентой. — Когда мне сказали «дочь», я решил… — Макалпин ладонью показал рост воображаемого ребенка.
— Нет, — ответила она, промокнула платком глаза, всхлипнула и начала стирать пятна краски с кончиков пальцев.
Он почувствовал, что от нее исходит запах скипидара.
— Я была на работе, когда мне позвонили, — пояснила она.
— Я констебль Макалпин, участок на Патрик-хилл. Вам сказали, что произошло?
— Только то, что я хотела знать. — Она вздохнула. — Похоже, у мамы за рулем случился сердечный приступ и она заехала на тротуар. — Она пожала плечами, и каштановые пряди едва не выпали из-под ленты.
— Представляю состояние пешеходов. А как вы сами?
Девушка закусила губу, но не смогла остановить слезинку, которая скатилась по щеке.
— Мы не были близки, — сказала она, не сводя с него глаз.
Она была на несколько дюймов выше и разглядывала его сверху вниз. Он почувствовал себя неуютно.
— Я сама удивляюсь, как шокировала меня эта новость. Я никак не могу прийти в себя.
— Ну что ж, это нормально — все реагируют по-разному. — И, помолчав, добавил: — Может, я могу кому-нибудь позвонить? Вам сейчас лучше не оставаться одной.
Хелена выпрямилась и закрыла глаза ладонями. Он шагнул вперед, и она уткнулась головой ему в плечо, зарыдав. Ему ничего не оставалось, как обнять ее.
Старший инспектор Грэхэм и инспектор Форсайт стояли у двери кабинета, прислушиваясь к медленным шагам Макалпина, который поднимался по лестнице. Грэхэм взглянул на часы.
— Она пролежала там две недели, и мы понятия не имели, кто она такая. А теперь, когда знаем, то лучше бы и не знать.
— Да уж, повезло. — Форсайт вышел на площадку и заглянул вниз через перила. — Макалпин отличный полицейский. Я не один год проработал с его отцом. У того была страсть к работе.
— Что не всегда хорошо.
Макалпин на площадке остановился. У него был взгляд обреченного.
Грэхэм жестом пригласил его в кабинет и молча передал фотографию.
Она сидела на пустынном пляже, темный массив моря с одной стороны, дюны и камыш — с другой, а за ней, насколько хватал глаз, уходил вдаль песок. Пустынный пейзаж только подчеркивало выражение полноты жизни на лице девушки. Она сидела, слегка наклонившись вперед, натянув на колени свитер, руками обнимая голени. Высоко поднятый подбородок подставлял лицо свету и открывал шею, порыв ветра развевал светлые волосы. Ее серые глаза под изящными тонкими бровями глядели пристально, но с каким- то затаенным лукавством. На губах играла легкая улыбка женщины, которая знает силу своей привлекательности. Ее пятки утонули в песке, а на подушечке большого пальца был заметен шрам в форме полумесяца. Он никогда не видел таких красивых женщин.
Она любила того, кто ее снимал.
Он почувствовал укол ревности.
Грэхэм забрал фотографию и прикрепил ее к стенду на стене. Для него это просто снимок, подумал Макалпин, дешевая черно-белая фотография блондинки с красивыми ногами. И все-таки в ее взгляде было нечто большее, чем простое позирование. Он никак не мог сформулировать, что именно.
Может быть, близкое по смыслу — «не покидай меня»?
Его размышления прервал Грэхэм.
— Садись, Макалпин, нам удалось кое-что выяснить, и я хочу, чтобы ты был в курсе. Нам кажется, мы знаем, кто она такая. Интерпол разыскивает блондинку двадцати четырех лет, серые глаза, голландка, стройная, рост — метр семьдесят шесть. Это сколько — пять футов шесть-семь дюймов? — Он перевернул страницу. — Там, где она жила, сняли отпечатки; правда, сличить их не представляется возможным… Это понятно. Они высылают нам снимки зубов, но врачи не разрешают сделать рентген.
— Если она интересовалась живописью и у нее есть шрам после операции на большом пальце правой ноги, то вряд ли нужно копать дальше.
Грэхэм перевернул страницу досье и вздохнул.
— Точно, степень по живописи и балетная травма в двенадцать лет. Сломала большой палец.
Еще раз вздохнув, старший инспектор продолжил:
— А теперь — самая неприятная часть. Ты кого-нибудь из них узнаешь? — Он протянул другую фотографию. Три человека на фоне яхты, чье название они загораживали. Посередине стоял молодой человек, поразительно похожий на Стива Маккуина, и обнимал какого-то темноволосого парня и прекрасную блондинку, нежно прильнувшую к нему. Все трое смеялись, застигнутые камерой в момент удачной шутки, которая превратилась в вечность. Взгляд Макалпина остановился на девушке: она стояла босиком, засунув руку в карман шорт, длинные волосы развевались на морском бризе.
Макалпин указал на Стива Маккуина.
— Это отец ребенка? У нее в комнате были рисунки. Думаю, это она его рисовала.
Грэхэм взял фотографию и перевернул.
— Это Питер ван дер Керкхоф. Вор, интеллектуальный и работающий без насилия, но все равно вор. Два года назад в парижском театре он познакомился с богатой наследницей, которая училась в Сорбонне. — Грэхэм повернулся к фотографии Анны и постучал по ней пальцем. — Она изучала живопись и специализировалась на ювелирном дизайне, поскольку ее семья занималась торговлей алмазами. Красивая блондинка, да еще с головой, — неудивительно, что он сразу клюнул. Ее имя Агнес Гертруда де Зваан. — Грэхэм с трудом выговорил ее имя правильно. — Друзья звали ее Агги.
