расстоянии зияние в цепи можно было скрыть ладонью; он инстинктивно завершал сооружение, но под рукой был только воздух.
Иной раз он заставлял себя пройтись по зданию. Он ходил по подрагивающим доскам, перекинутым над пустотой, по комнатам без потолков и дверей, выходил на край открытых, без стен, площадок, где арматура выпирала наружу, как кости из лопнувшей кожи.
В глубине первого этажа, в закутке, нёс вахту старый сторож. Он знал Рорка и не мешал ему бродить по зданию. Один раз он остановил Рорка на выходе и неожиданно сказал: «У меня когда-то чуть было не появился сын. Он родился мёртвым». Что-то побудило его произнести это, и он смотрел на Рорка, не очень понимая, что хотел сказать. Но Рорк улыбнулся ему, прикрыв глаза, положил руку на плечо старика вместо рукопожатия и пошёл прочь.
Так было несколько первых недель. Потом он заставил себя забыть «Аквитанию».
Однажды вечером в октябре Рорк и Доминик вместе обошли завершённый храм. Через неделю было назначено торжественное открытие — через день после приезда Стоддарда. Никто ещё не видел храм, кроме тех, кто был занят на его сооружении.
Вечер был ясен и тих. На строительной площадке было пусто, безлюдно. Красный свет заката на известковых плитах походил на свет первых солнечных лучей.
Они стояли и смотрели на храм, потом вошли внутрь и остановились перед мраморной статуей. Они ничего не говорили друг другу. Тени в замкнутом пространстве, казалось, были созданы той же рукой, которая возвела эти стены. Потоки меркнущего света струились в мерном ритме и звучали как голоса переменчивых теней на стенах.
— Рорк…
— Да, моя бесценная?
— Нет… ничего…
Они направились к машине, крепко держась за руки.
XII
Открытие храма Стоддарда было назначено на первое ноября. Агент по связям с прессой проделал большую работу. О событии было много разговоров, говорили о Рорке, об архитектурном шедевре, который обогатит город.
Утром тридцать первого октября Хоптон Стоддард возвратился из своего кругосветного путешествия. В порту его встретил Эллсворт Тухи.
Утром первого ноября Хоптон Стоддард сделал заявление, что открытие храма не состоится. Никакого объяснения дано не было.
Утром второго ноября нью-йоркское «Знамя» вышло с колонкой Эллсворта Тухи «Вполголоса». Подзаголовок был — «Святотатство». Говорилось там следующее:
«Настало время, — морж сказал, —
О многом поболтать:
О лодках, Рорке, сапогах…
Капусте, королях…
И правда ль то, что лёд горяч
И может Рорк летать.
Не наше дело, перефразируя философа, который нам не по душе, служить мухобойкой, но, когда муха раздувается до колоссальных размеров, долгом честного человека становится уничтожить насекомое.
Последнее время много говорилось о некоем Говарде Рорке. Поскольку свобода слова, наше священное достояние, включает и свободу злоупотреблять нашим временем и вниманием, в таких разговорах не было бы большой беды, если, конечно, не считать того, что можно найти гораздо более разумную трату сил, чем обсуждение человека, которому пока нечего поставить себе в заслугу, кроме одного сооружения, которое было начато, а затем брошено. Повторяю, беды бы не было, если бы фарс не обернулся трагедией — и обманом.
Говард Рорк — об этом надо сказать, так как большинство из вас не слышали о нём и вряд ли снова услышат, — архитектор. Год назад ему доверили чрезвычайно ответственное строительство. Ему предложили возвести монументальное сооружение в отсутствие заказчика, который доверился ему и дал полную свободу действий. Если бы к сфере искусства можно было применить терминологию уголовного кодекса, то нам пришлось бы сказать, что сделанное мистером Рорком эквивалентно духовной растрате.
Мистер Хоптон Стоддард, известный филантроп, вознамерился преподнести городу Нью-Йорку Храм Религии, межконфессиональный собор, символизирующий дух человеческой веры. То, что соорудил мистер Рорк, может сойти за склад, хотя и плохо приспособленный, или за бордель, что более вероятно, если учесть, какой скульптурой украсил его мистер Рорк. В любом случае это, конечно, не храм.
Представляется, что в этом здании намеренно и злокозненно извращены все атрибуты, свойственные святому храму. Вместо строгой замкнутости этот, с позволения сказать, храм широко распахнут, как трактир на Западе. Вместо настроения почтительной скорби, подобающей месту, где человек созерцает вечность и осознаёт своё ничтожество, это здание против воли внушает посетившему его чувство разнузданности, бесшабашной вседозволенности. Вместо линий, воспрявших к небесам, чего требует сама природа храма как символа человеческих поисков чего-то более возвышенного, чем ничтожное эго, это здание вызывающе распростёрто горизонтально, волочит своё тело в грязи и тем самым нагло заявляет о плотской приверженности, прославляет грубые телесные наслаждения в противовес духовным. Статуя голой женщины в месте, куда человек приходит ради возвышенного, говорит сама за себя и ставит все точки над i.
Отправляясь в храм, человек ищет избавления от себя. Он хочет обуздать гордыню, исповедаться в грехах, испросить прощения. Он ищет благодати в полном смирении. В доме Господа человеку надлежит стоять на коленях. Но в храме мистера Рорка никому в здравом уме не придёт в голову преклонить колени. Это противно духу этого места. Оно пробуждает чувства иного рода: высокомерие, самовосхваление, непокорность, зазнайство. Это не дом Господа нашего, а вертеп гордеца. Это не храм, а его антитеза, наглая насмешка над всякой религией. Можно было бы назвать его языческим капищем, если бы не тот факт, что язычники были поразительно талантливыми архитекторами — не в пример некоторым.
Мы выступаем здесь не в поддержку какой-либо одной веры, простая порядочность требует уважать религиозные убеждения наших сограждан. Нам представлялось, что мы должны раскрыть общественности характер этой намеренной вылазки против религии. Нельзя потворствовать наглому святотатству.
Кому-то может показаться, что мы обошли молчанием анализ собственно архитектурных достоинств строения мистера Рорка. На это мы скажем: для этого нет повода. Было бы ошибкой подвергать серьёзному разбору дело рук посредственности. Прославлять его хотя бы таким способом? Нет, увольте. На память приходят другие опусы, созданные этим самым Говардом Рорком, и они обнаруживают ту же незначительность, неумелость и заурядность выскочки-дилетанта. Во всех нас горит искра Божья, но не во всех — искра таланта.
Так, друзья мои, обстоит дело. Будем считать, что мы выполнили неприятный долг. Ибо нам не доставляет радости писать некрологи».
Третьего ноября Хоптон Стоддард подал судебный иск против Говарда Рорка за нарушение условий контракта и злоупотребление доверием заказчика. В покрытие понесённых им убытков он требовал взыскать с ответчика сумму, достаточную для перестройки храма другим архитектором.
Убедить Хоптона Стоддарда было несложно. Он вернулся из путешествия, раздавленный всемирной панорамой религий, в особенности разнообразием адских мук, которыми ему повсюду грозили, если он не искупит своих прегрешений. Волей-неволей его склонили к выводу, что, какую религию ни возьми, человеку, жившему, как он, безусловно уготована самая страшная кара после смерти. Это потрясло остатки его разума. Все стюарды на корабле, когда он плыл домой, были убеждены, что старик впал в маразм.
В день прибытия, после полудня, Эллсворт Тухи повёл его смотреть храм. Тухи ничего не говорил.
