момент всегда наступает, хотя, чёрт меня подери, если я ожидал, что мне его поднесут вот так, на блюдечке с золотой каёмочкой. Веселей, Альва. Тут мы и возьмём всё в свои руки.
— Что значит «всё»?
— Концерн Винанда.
— Ты сошёл с ума, Эллсворт. Как и все. Ты сошёл с ума. Что ты имеешь в виду? Гейл владеет пятьюдесятью одним процентом…
— Альва, я тебя люблю. Ты просто великолепен, Альва. Я тебя люблю, но молю Господа, чтобы ты не был таким идиотом, тогда я мог бы с тобой поговорить! Хотелось бы мне хоть с кем-нибудь поговорить!
Как-то вечером Эллсворт Тухи попытался побеседовать с Гэсом Уэббом, но это оказалось сплошным разочарованием. Гэс Уэбб, растягивая гласные, заключил:
— Все твои неприятности, Эллсворт, от того, что ты слишком большой романтик. Идиотский метафизик. К чему столько шума? Всё это не имеет никакой практической ценности. Здесь нет ничего, во что бы ты мог вонзить зубы, разве что на недельку-другую. Мне бы хотелось, чтобы он взорвал дом, когда тот был полон людей, разорвало бы на части нескольких детей, тогда в твоих действиях был бы смысл. Тогда бы мне это понравилось. Наше движение смогло бы это использовать. Но это? Ну, бросят они этого придурка в тюрягу и всё. Ты — реалист? Ты неизлечимый образчик интеллигента, Эллсворт, вот что ты такое. Ты считаешь себя человеком будущего? Не смеши самого себя, милый. Человек будущего — это я.
Тухи вздохнул:
— Ты прав, Гэс, — сказал он.
XIV
— Как любезно с вашей стороны, мистер Тухи, — смиренно произнесла миссис Китинг. — Рада, что вы пришли. Уж не знаю, что и делать с Питером. Он никого не хочет видеть. Не хочет ходить в своё бюро. Я боюсь, мистер Тухи. Извините меня, я не должна жаловаться. Возможно, вы сможете что-то сделать, вывести его из этого состояния. Он высоко вас ценит, мистер Тухи.
— Да, я в этом убеждён. Но где он?
— Сюда, пожалуйста. В его комнату. Сюда, мистер Тухи.
Его визита не ждали. Тухи не был здесь целую вечность. Миссис Китинг чувствовала себя польщённой. Она проводила его вниз, в холл, открыла, не постучав, дверь, боясь назвать посетителя, боясь отказа сына увидеться с ним. Она громко произнесла:
— Подними голову, Пит, взгляни, какого гостя я тебе привела!
Китинг поднял голову. Он сидел за захламлённым столиком, склонившись перед плоской лампой, дававшей мало света; он решал кроссворд, вырванный из газеты. На столе стоял высокий бокал с сухой красной каймой от томатного сока, лежали коробка с головоломками, карты и Библия.
— Привет, Эллсворт, — сказал Китинг улыбнувшись. Он наклонился вперёд, чтобы встать, но на полпути забыл о своём порыве.
Миссис Китинг, увидев его улыбку, поспешно отступила назад и с облегчением закрыла дверь.
Улыбка не сходила с его губ, хотя и была какой-то незавершённой. Потом он вспомнил о многом, чего в своё время не хотел понимать.
— Привет, Эллсворт, — беспомощно повторил он.
Тухи стоял перед ним, с любопытством осматривая комнату и стол.
— Очень трогательно, Питер, — сказал он. — Очень трогательно. Уверен, что он бы оценил.
— Кто?
— Не очень-то мы разговорчивы последние дни, не очень общительны, а, Питер?
— Я хотел тебя видеть, Эллсворт. Хотел поговорить с тобой.
Тухи взялся за спинку стула, поднял его, легко, широким круговым движением перенёс к столу и уселся.
— Что ж, именно за этим я и пришёл, — заметил он. — Услышать, как ты говоришь.
Китинг молчал.
— Ну?
— Не думай, что я не хотел тебя видеть, Эллсворт. Это только потому… я сказал матери никого не впускать… из-за газетчиков. Никак не хотят оставить меня в покое.
— Боже, как меняются времена, Питер! Я припоминаю время, когда тебя было не оттащить от газетчиков.
— Эллсворт, у меня совсем не осталось чувства юмора. Совсем.
— Тебе повезло. Иначе ты бы умер от смеха.
— Я так устал, Эллсворт… я рад, что ты пришёл.
Полоса света соскользнула с очков Тухи, и Китинг не мог видеть его глаз, только два стеклянных кружка с металлическим отблеском — как потухшие автомобильные фары, отражающие что-то приближающееся издалека.
— Думаешь, тебе это сойдёт с рук? — спросил Тухи.
— Что?
— Твоё затворничество. Великое покаяние. Верноподданное молчание.
— Эллсворт, что с тобой?
— Итак, он невиновен, да? Итак, ты хочешь, чтобы его оставили в покое, да?
Плечи Китинга зашевелились, скорее от намерения, чем от действительного желания сесть прямо, и всё же намерение было, а его челюсти были ещё способны дать выход словам:
— Чего ты хочешь?
— Чтобы ты рассказал всё.
— Зачем?
— Хочешь, чтобы я помог тебе? Хочешь оправдаться, Питер? Я мог бы, ты знаешь. Я мог бы привести тридцать три причины, и все благородные, и ты заглотил бы любую. Но мне не хочется облегчать тебе жизнь. Поэтому я скажу тебе правду: его надо отправить в исправительное заведение, твоего героя, твоего идола, твоего щедрого друга, твоего ангела-хранителя!
— Мне нечего тебе сказать, Эллсворт.
— Ты теряешь от ужаса последний разум, лучше бы постарался сохранить остатки, чтобы понять, что не тебе со мной тягаться. Ты будешь говорить, если я захочу, а я не расположен тянуть время. Кто спроектировал Кортландт?
— Я.
— Ты знаешь, что я специалист по архитектуре.
— Я спроектировал Кортландт.
— Как и здание «Космо-Злотник»?
— Чего ты от меня хочешь?
— Я хочу, чтобы ты был свидетелем на суде, Пит. Хочу, чтобы ты всё рассказал на суде. Твоего друга не так легко понять, как тебя. Я не знаю, чего он добивается. То, что он остался на месте взрыва, уже слишком умно. Он знал, что его заподозрят, и сыграл на этом. Один Всевышний знает, что он заявит на суде. Но я не намерен давать ему возможность уйти от ответа. Мотив преступления — вот на чём все застряли. Я его знаю. Но мне никто не поверит, если я попытаюсь объяснить. Но ты поклянёшься и расскажешь. Расскажешь правду. Расскажешь, кто спроектировал Кортландт и почему.
— Я его спроектировал.
— Если ты хочешь повторить это на суде, постарайся лучше контролировать себя. Чего ты трясёшься?
— Оставь меня в покое.
— Слишком поздно, Пит. Ты читал «Фауста»?
— Чего ты хочешь?
