Валентиной пожениться по-Божески. Мужчина слову своему верным должен быть.
– Если Перекуров об этом узнает, плохо будет, – засомневался Борька.
– Пусть узнает, – упрямо сказал Антон. – Слова своего я нарушить не могу. А в государстве нашем, по Конституции, у нас свобода совести. И среди партийных полно тех, кто потихоньку в церковь бегает. Пойдешь ко мне шафером?
– Я? – вздернулся Борька. – Да я ж вовсе в Бога не верующий, я в церкви, можно сказать, и не был ни разу.
– Был, – сказал Антон. – Ты же крещеный, все знают. Значит, Бог в тебе есть.
Нинка видела, что Борька в церковь на тайное венчание идти не хотел, но, с другой стороны, и трусом себя проявить не желал. Поколебался и сказал:
– Ладно. Если тебе это надо, то я пойду. Мне-то что, все равно осенью в армию возьмут. Армия все спишет.
– Вот и договорились! – обрадовался Антон. – Мы в Семеновку, в храм, к вечеру поедем. Насчет машины я договорился. Мы с Валентиной, Нинка да ты. В колокола лупить не будем, священник нам откроет, я ему уже деньги заплатил, и мы по-скоренькому все это провернем. А с утра уж в правление к Перекурову поедем, чтоб он нас записал. А вы с Нинкой когда обженитесь?
Борька ответил солидно, спокойно, как о деле решенном, хотя до этого таких разговоров с Нинкой даже и не заводил.
– Армию отслужу, и распишемся. Разом, как вернусь.
А поутру, как и предполагалось, притарахтел на своем трехколесном мотоцикле младший лейтенант милиции Самсонюк и без всяких ненужных слов спросил радостно:
– Газ гонишь?
– Гоню, – признала Нинка.
– Не из свеклы, надеюсь?
– Из зерна.
– Ага! На спичку горит? – деловито осведомился Самсонюк.
– А как же иначе? Проверьте любую.
– Ладно, дай офицерскую пробу.
Офицерская проба была такая же, как и проба Антона – одна порция еще теплого первача, чтоб разом забрало, а вторая – из ночного выгона, уже холодненькая. От бутылки с собой в дорогу Самсонюк долго отказывался, но потом пришел к выводу, что погода сегодня зябкая и бутылка с собой на непредвиденный случай не помешает.
К вечеру Нинка свою работу закончила. Она поспала пару часов, а к закату Валентина подняла ее, и они задами вышли к дороге, где уже в автобусе ждали их Антон с Борькой, и они поехали в соседнее село венчаться.
Все прошло ладненько. Уже стемнело до того, что каждый огонек в округе в домах был виден. Священник открыл церковь, зажгли электричество и свечи, и за полчаса торжественное венчание прокрутили без всяких запинок и даже так фасонисто и красиво, что Валентина побледнела с лица и стала симпатичной.
Наутро председатель колхоза записал Антона и Валентину как мужа и жену в свои книги и сказал длинную речь, смысла которой не понял и сам. Ясно было, что и Валентине, и Антону теперь до конца своей жизни предстояло дружно и слаженно трудиться на полях родного колхоза, а одновременно рожать как можно больше детей, чтобы они шли светлой родительской дорогой и также потом работали на тех же полях.
Вернулись в дом, где с помощью соседок на подворье уже установили длинные столы и уставили их всем, что Бог на сей день послал. И студень был в достатке, винегреты, салаты, пару поросят выставили, солений-варений всяких, короче сказать, стол получился отменный, не хуже, чем у других, стыдиться было нечего, всех можно было накормить и напоить. Лицом в грязь Агафоновы не ударили.
Погода тоже не подвела, день выдался солнечным, теплым, а после полудня даже и жарким.
Через час-другой уже все перепуталось, и каждый поздравлял невесту с женихом когда ему вздумается, иногда двое-трое таких поздравляющих говорили разом, но их все равно понимали и слушали.
Когда стемнело, а праздник набрал полную счастливую радость, подворье осветили как могли. Вытащили из дому лампы, включили фары трактора, ударила гармошка и те, кто помоложе, пустились в пляс.
За полночь уже изрядно пьяный Антон собрался произнести тост в честь своей молодой жены и самого себя.
Он поднял свой бокал, гордо выпятил грудь и сказал:
– Товарищи! Мы люди культурные и верим в нашу страну, в наших командиров и в светлое будущее коммунизма! И мы живем, пока живем! А когда умрем, тогда уже жить не будем! Так что выпьем за мою Валентину и за нашу прекрасную жизнь!
Все радостно закричали, признав, что жених произнес очень дельную здравицу, что в нем чувствуется ум. Антон залпом выпил свой бокал и плюхнулся на стул, но оказалось, что Борька, сидящий рядом, глупой шутки ради отодвинул его, и жених грохнулся на пол, потянул за собой скатерть, бутыль с самогоном упала ему на грудь, и мутно-желтая жидкость залила лицо виновника торжества.
Жениху, видимо, скучно было вставать или сил на такой подвиг уже не было и он закрыл глаза и затих.
– Умер! – истошно завопила невеста.
– Как же! – пьяненько усмехнулась Нинка. – Умрет он тебе! Конь с яйцами.
– А ты щупала, ты щупала? – оскорбилась невеста. – Своего заведи, тогда и говори!
– Отстань ты от меня! – в сердцах сказала Нинка, но сестра еще больше разъярилась:
– Сама отстань! Это моя свадьба! Сама иди отсюда!
На другом конце стола уже кто-то кому-то дал по уху, а кто-то упал.
– Пошли лучше погуляем. – Борька потянул Нинку за руку.
– Пошли, – безразлично согласилась она, и, с трудом пробравшись между людей, столов и стульев, они вырвались из избы.
Они шли вдвоем от дома к реке, а песни с криками вперемежку еще доносились до них.
– Умер! – передразнила Нинка старшую сестру. – Умора одна.
– Чего ржешь-то? – неизвестно на что обиделся Борька. – На свадьбе всегда так. Кто на карачках уползает, а кого выносят. А мне вот в армии, думаю, скучно будет без деревни. Дни считать придется. Здесь все-таки родной дом.
– Ага, – согласилась Нинка, плохо его слушая.
– Пошли на сеновале посидим, передохнем. А то и у меня от этого первача кружение в башке.
– Пошли, – ответила Нинка. – И я чего-то, как лошадь, много выпила!
Они поднялись на сеновал и присесть не успели, как Борька облапил ее сзади, стал сильно и торопливо хватать за грудь, за живот, за бедра, потом повалил на спину, и она только вяло сопротивлялась, словно и не понимая, что с ней такое творится.
– Ты меня ждать будешь? Ты меня ждать будешь? – все время повторял Борька и дышал тяжело, прерывисто.
– Буду, буду! – хихикала Нинка. – Куда я денусь! Ой, руки-то, руки убери!
Но он уже стащил ей через голову платье, что-то порвал, а потом больно укусил за плечо.
– Ты не бойся, Нин, я тебя люблю. Я ж только с тобой два года ходил. Я отслужу, и мы разом свадьбу сыграем. Твоя сестра еще позавидует.
Нинка почувствовала резкую боль между ног, но сильней болело укушенное плечо, и потому она даже не вскрикнула.
К утру Борька угомонился и заснул. Нинка обнаружила, что все ноги у нее в крови, а живот болит. Неожиданно ее сильно вырвало, голова закружилась, и она с трудом спустилась с сеновала и добрела до реки. Вошла по пояс в холодную воду, и разом стало легче.
Она засмеялась, взмахнула руками и прыгнула в поток воды. И пока плыла на другой берег, думала, что
