польского революционера Костюшко, сыновья Мюрата. Они приехали в Южную Америку не в поисках мифического Эльдорадо. Из рядов добровольцев вышли такие ближайшие помощники Боливара, как его адъютанты Д. Ф. О'Лири и У. Фергюссон, которым Освободитель доверял безоговорочно. В своем завещании Боливар отмечал безупречную службу и преданность английского полковника Белфорда X. Уилсона, сопровождавшего его до последних дней жизни.
Иностранный легион способствовал повышению боеспособности и воинской выучки освободительной армии. Многие добровольцы пали смертью героев на полях сражений. Командир английских волонтеров полковник Руук, умирая на поле боя, призвал свое войско храбро сражаться за свою новую родину Венесуэлу. Адъютант Фергюссон пожертвовал собой, заслонив Боливара от кинжала заговорщиков.
В своих воззваниях к венесуэльцам и новогранадцам Освободитель приветствовал иностранных добровольцев, сражающихся вместе с ними против роялистов. [128] Он отмечал храбрость и стойкость солдат ирландского легиона, заслуживших право называться «приемными сыновьями» Венесуэлы.[129]
В Каракасе на фронтоне одного из памятников мемориального комплекса в честь героев войны за независимость начертаны слова: «Венесуэльский народ выражает благодарность иностранным офицерам, внесшим вклад в дело независимости». Вглядевшись, можно прочитать множество имен…
«ПУСТЬ НАШИМ ДЕВИЗОМ БУДЕТ ЕДИНСТВО ИСПАНСКОЙ АМЕРИКИ!»
После начала войны за независимость идеи солидарности и единства Америки, впервые выдвинутые Мирандой, получили новый импульс. Боливар и Бельо в числе первых подхватили их. Глашатаями дружбы народов континента выступили также многие другие идеологи и руководители патриотов в различных частях огромной испанской империи. Несмотря на различия во взглядах, эти политические деятели были защитниками общенациональных интересов. Они стремились к тому, чтобы, освобождаясь от колониального гнета, молодые латиноамериканские государства наладили тесное сотрудничество между собой, заняли достойное место на международной арене и проводили активную внешнюю политику.
Большой вклад в разработку концепции солидарности народов континента внесли деятели чилийского освободительного движения. В проекте декларации прав народов Чили, разработанном по просьбе правительственной хунты Хуаном Энганьей в 1810 году, провозглашалось: «Народы Латинской Америки не могут каждый в одиночку защитить свой суверенитет; им необходимо объединиться для обеспечения внешней безопасности перед лицом проектов Европы и в целях предотвращения войн между собой.
Такое положение не означает, что они… должны рассматривать европейские государства в качестве врагов, напротив, необходимо в максимально возможной степени развивать с ними дружественные отношения.
С того дня, когда Америка, представленная на конгрессе, объединится в рамках обоих континентов, испанской Америки или Южного континента, ее голос будет уважать весь остальной мир, и ее решениям будет трудно противодействовать».[130]
Эти идеи получили дальнейшее развитие в проекте конституции, который позднее был написан Хуаном Энганьей по поручению Национального конгресса Чили и опубликован в 1813 году. В ст. II проекта, касавшейся вопросов внешней политики, предлагалось два возможных пути претворения в жизнь стремления народов континента к единству: объединение в рамках общего государства во главе с конгрессом наций; если это окажется недостижимым, создание «общей системы взаимной безопасности и союза».[131]
Таким образом, в документах Хуана Энганьи содержался не только призыв к единству, но и предложения о конкретных мерах по его достижению.
Глашатаями идей латиноамериканского единства выступили выдающиеся деятели майской революции на Ла-Плате — Бернардино Ривадавиа и Мариано Морено. В сообщении о создании первой патриотической хунты в Буэнос-Айресе Ривадавиа выражал надежду, что дух «союза и гармонии» восторжествует среди народов континента, имеющих общее происхождение и интересы. Морено, возглавлявший радикальное крыло хунты, выступал за ликвидацию феодальных порядков в экономической и социальной областях, за создание централизованного государства на месте бывшего вице-королевства Ла- Плата. Он призывал также к тесному союзу и братству провинций испанской Америки.[132] Поддержку идеи тесного сотрудничества народов для достижения победы над испанской короной высказывали в эти годы также руководитель народного восстания в Новой Испании (Мексика) Мигель Идальго и выдающийся борец за независимость Восточного берега (Уругвай) Хосе Артигас.
Следует отметить, что с самого начала предпринимались попытки заложить первые кирпичи в здание латиноамериканского единства. В 1810 году правительственная хунта Буэнос-Айреса направила в Сантьяго-де-Чили своего представителя со специальной миссией добиться объединения усилий двух правительств «не только в целях войны, но и в интересах мира, чтобы заключить торговые и политические соглашения с другими государствами».[133] Отсутствие документов не позволяет воссоздать детальную картину переговоров. Однако известно, что чилийские деятели высказывались за созыв американского конгресса с целью учреждения конфедерации. Хунта Буэнос-Айреса предлагала ограничиться установлением союзных отношений.
Договор между Венесуэлой и Кундинамаркой 1811 года явился первым международным документом, зафиксировавшим согласие этих стран начать создание братского союза народов континента. Провозгласив объединение двух государств на основе принципов федерации, участники договора призвали все независимые государства, возникшие в регионе, присоединиться к их союзу, для того чтобы совместными усилиями защищать завоеванную свободу и обеспечивать свою безопасность. Каждый из участников такого федеративного объединения, согласно договору, пользовался равными правами и мог заключать соглашения с иностранными государствами только при общем согласии.[134] Поражение патриотов в борьбе с испанцами не позволило претворить в жизнь положения договора, но не остановило движения вперед по намеченному пути.
Боливар, начиная «славную кампанию» 1812 года, выступил в «Картахенском манифесте» с призывом к развитию широкого сотрудничества всех колоний Испании, освобождающихся от гнета. В следующем году в докладе правительству Венесуэлы, посвященном ходу военных операций против испанцев, он отмечал международное значение такого шага: «Только тесный и братский союз сынов Нового Света и неизменная согласованность деятельности соответствующих правительств помогут им противостоять угрозе внешних врагов и добиться уважения со стороны других государств».[135]
В январе 1814 года министр иностранных дел Венесуэлы Антонио Муньос Тебар в соответствии с инструкциями Боливара обратился к народам и правительствам испанской Америки с призывом основать союз или конфедерацию независимых государств. «Почему бы всей Срединной Америке не объединиться под властью одного центрального правительства?» — говорил Тебар с трибуны Национального конгресса Венесуэлы. Такое объединение, по его словам, дало бы возможность «применять огромные ресурсы ради единой цели» и обеспечивать «взаимное сотрудничество, что вознесло бы нас к вершинам могущества и процветания».[136] Патетика этого воззвания понятна и объяснима: великая революционная эпоха требовала возвышенных слов. В докладе Тебара явственно слышался голос Боливара.
В эти годы, на начальном этапе формирования, «боливарская концепция» единства Америки имела пока еще характер общей идеи. Она исходила из возможности создания на месте испанской колониальной империи единого централизованного государства под эгидой сильного правительства. В то время термин «Латинская Америка» еще не применялся для обозначения этого региона. Он вошел в обиход значительно позднее, во второй половине XIX века. Боливар же пользовался самыми различными терминами: «Америка», «Срединная Америка», «Южная Америка», «Новый Свет» и т. д. У него часто встречаются выражения «революция Америки», «дело независимости Америки», «наша Америка», «север и юг Срединной
Америки». Знакомство с его эпистолярным наследием убеждает в том, что для
