проведении согласованной англо-американской политики в отношении борющейся испанской Америки. Политика нейтралитета также была важной ставкой в этой крупной международной игре. Белый дом и государственный департамент были не столько принципиальными противниками независимости своих южных соседей, сколько жесткими прагматиками. Поэтому система запретов, связанная с политикой нейтралитета, напоминала скорее сеть с крупными ячеями, чем глухую стену. Испано-американские патриоты знали об этом и, когда могли, обходили выставленные кордоны. Время от времени специальным эмиссарам Боливара удавалось направлять на родину отдельные партии оружия и снаряжать корабли, которые потом в открытом море поднимали флаг корсаров. Однако правительственные каналы получения любой помощи, будь то финансовая, политическая или материальная, были для них напрочь закрыты.
При этом нейтралитет и невовлеченность США в дела европейских государств не означали пассивного изоляционизма и отказа от применения силы для утверждения американского влияния. Прикрываясь нейтралитетом, США стремились извлечь максимальную выгоду для себя из грандиозной битвы, развернувшейся в испанской Америке. Правящие круги Соединенных Штатов хотели использовать как преимущества своего географического положения, так и выгоды момента, когда их европейские соперники погрузились в пучину наполеоновских войн. «Американцы рассматривают несчастья Европы в качестве благоприятного обстоятельства для выполнения своих замыслов», [174] — доносил царю в Петербург русский посол в Париже К. О. Поццо ди Борга.
В 1809–1811 годах Вашингтон дважды направлял своих агентов на Кубу, нащупывая пути к аннексии острова. Затем был нанесен удар по испанским владениям во Флориде. Мятеж американских переселенцев против испанской администрации в Батон-Руже в 1810 году дал президенту Мэдисону основание для оккупации территории Западной Флориды. Одновременно США предприняли попытку продвинуться в северном направлении, чтобы овладеть Канадой. Однако война с Англией в 1812–1814 годах не принесла США успеха. После этого южное направление стало доминирующим в их политике. В 1812–1813 годах вооруженные отряды американских рабовладельцев вторглись на территорию Техаса, входившего в состав Мексики, но, потерпев поражение в сражении при Рио-Медине, были вынуждены отступить. Неудачными оказались и первые попытки захвата американскими войсками Восточной Флориды, предпринятые в 1812– 1813 годах. Однако это не — обескуражило правительство США, добивавшегося от Испании уступки всей Флориды.
Боливар, конечно, был информирован об этих событиях. Он постоянно следил за международной жизнью по английским и французским газетам, часто встречался и беседовал с иностранцами из различных стран. К нему стекались отчеты и доклады дипломатических представителей. Поток информации размывал юношеские представления об американской демократии. На смену им приходило трезвое понимание движущих сил политики США. Эволюция взглядов Боливара находила отражение даже в используемой им терминологии. «Наши северные братья» — так Освободитель часто называл США в первые годы после начала войны за независимость. Позднее на смену пришло официальное «Соединенные Штаты» или же «североамериканцы».
Став во главе освободительной борьбы, Боливар непосредственно соприкоснулся с американской дипломатией. Посланцам первой венесуэльской республики, направленным в США, не удалось получить существенную помощь или дипломатическое признание со стороны США. Венесуэльский эмиссар Opea после нескольких встреч с государственным секретарем США Монро и президентом Мэдисоном докладывал в Каракас в мае 1811 года, что американское правительство «считает необходимым придерживаться нейтралитета, для того чтобы развивать торговлю со всеми воюющими сторонами».[175] Правда, в связи с землетрясением 1812 года Конгресс США принял решение послать жителям Каракаса продовольствие, но американская помощь прибыла с большим опозданием и большей частью попала в руки роялистов. После падения первой республики американо- венесуэльские контакты прервались. Монтеверде приказал консульскому агенту США Лоури, а также Скотту, прибывшему с кораблями, груженными пшеницей для каракасцев, в 48 часов покинуть территорию Венесуэлы.
Во время пребывания в Новой Гранаде Боливар предпринял шаги для возобновления отношений с северным соседом. По его инициативе президент республики Картахена Родригес Торисес в октябре 1812 года назначил выдающегося венесуэльского патриота М. Паласио-Фахардо дипломатическим представителем в США. Паласио-Фахардо был депутатом конгресса в 1811 году, и его подпись стояла под Декларацией независимости Венесуэлы.
До столицы США Паласио-Фахардо добрался в декабре 1812 года. Он приложил немало усилий, чтобы убедить американское правительство оказать помощь испано-американским патриотам, положение которых было отчаянным. Но и ему не удалось пробить стену равнодушия в Вашингтоне. Государственный секретарь Монро и президент Мэдисон остались глухими к его призывам и просьбам. Не помогла поддержка Педро Гуаля, венесуэльского патриота, который бежал в США от преследований и вместе с Паласио-Фахардо вел переговоры. Дело завершилось тем, что 29 декабря 1812 г. Монро вручил им официальную ноту с изложением позиции США. «Соединенные Штаты, — говорилось в ноте, — находясь в мире с Испанией, не могут предпринять какого-либо шага, касающегося конфликта между различными частями испанской монархии, который мог бы скомпрометировать их нейтралитет. В то же самое время следует отметить, что, являясь жителями одного полушария, правительство и народ Соединенных Штатов проявляют живую заинтересованность в процветании и благополучии своих соседей в Южной Америке и будут с радостью воспринимать все содействующее их счастью».[176]
Таким образом, Вашингтон не скупился на пожелания процветания и счастья патриотам, отказывая им в оружии и боеприпасах.
Привлекает внимание еще одна деталь: государственный департамент не называл испано- американских патриотов «восставшей» или «воюющей стороной», как это допускается международным правом. Следом за Мадридом он именовал их «частью испанской монархии». Это означало только одно: борьба патриотов за независимость являлась всего лишь «семейной ссорой» в испанском доме, их внутренним делом, которое северного соседа никоим образом не касалось. Правители США поразительно быстро забыли, как еще недавно они сами были в положении испано-американских патриотов и как Франция и Испания признали их и оказали помощь.
Больше в США делать было нечего, и Паласио-Фахардо с паспортом на чужое имя отправился в Париж, поверив заверениям французского посланника в Вашингтоне Л. Б. Серюрье о сочувственном отношении Наполеона к борьбе испано-американских патриотов и возможности получить его поддержку. Однако миссия в Париж также закончилась крахом. Более того, Паласио-Фахардо оказался за решеткой по обвинению в сношениях с лицами, замешанными в антиправительственном заговоре. Незавидной была в то время участь дипломатов, представлявших борющиеся народы. Правда, гильотины удалось избежать. Французское правительство выдворило Паласио-Фахардо за пределы страны, и он перебрался в Англию. Там, находясь в изгнании, Паласио-Фахардо решил послужить своей стране пером. Он полагал, что страстный и правдивый рассказ о борьбе патриотов поможет торжеству их дела. Задуманная книга будет ударом по Фердинанду VII и его сатрапу Морильо. По приказу последнего, как стало известно Паласио- Фахардо, 26 октября 1816 г. был расстрелян его брат. В написании книги большую помощь оказал ему Андрес Бельо, находившийся в Англии.
В 1817 году в Лондоне книга Паласио-Фахардо «Очерк революции в испанской Америке»[177] увидела свет, В том же году она была напечатана в Нью-Йорке и Гамбурге, а затем в Париже. В ней автор поведал и о своих злоключениях в США. Так поневоле он стал первым историком освободительной борьбы народов континента. Боливар высоко оценил его труд.
В быстротечные дни второй венесуэльской республики Освободитель вновь пытался завязать отношения с Вашингтоном. В январе 1814 года он принял решение послать в США Хуана Topo. Но обстановка была настолько трудной, что тому не удалось выбраться за пределы Антильских островов.
Боливар установил также контакты с Педро Гуалем, находившимся по-прежнему в Вашингтоне. После того как другие дипломатические эмиссары восставших колоний по разным причинам покинули столицу США, Гуаль считал себя представителем всех борющихся народов испанской Америки, хотя и не имел на это формальных полномочий. Его стали называть «дипломатическим эмиссаром без родины». Но и Гуалю,
