прижать к груди, согреть, хотя он понимал, что она дрожит не от холода.
— Иногда мне хочется, чтобы так и произошло, — неожиданно заявила Кэтрин. Она бы тоже предпочла забыть о том, что перед ней муж и отец будущего ребенка другой женщины.
— Осторожнее, — предупредил лэрд, словно угадав по глазам Кэтрин, о чем она думает. — Слова — мощное оружие, даже одно может ранить или исцелить.
Больше он ничего не прибавил, боясь себя выдать, лишь стиснул руки и до боли сжал зубы. Вокруг стояла первозданная тишина, но если бы ее вдруг разорвала какофония звуков, двое на пригорке вряд ли это заметили. Их слух, чувства, мысли были настроены лишь друг на друга.
— До недавних пор мир ограничивался для меня рамками моего скромного жизненного опыта, — пробормотала Кэтрин. — О ранах и оружии я мало знаю.
Он усмехнулся, и это ее раздосадовало.
— Ты смеешься надо мной, — упрекнула она лэрда, поднимая глаза.
— Смеюсь? — удивился Хью. — Ты снова бросаешься словами, а ведь я предупредил тебя об их силе.
Они стояли так близко, что Кэтрин почувствовала на щеке его дыхание.
— Моя сдержанность висит на волоске, а мир так же ограничен, как и твой. Вот я стою здесь, обозреваю свои владения, чувствуя на плечах груз ответственности вместо радости, и обнять тебя мне не дает лишь приличие. Ты поднимаешь на меня глаза, доверчивые, словно у ручного оленя, выгибаешь шею, словно ожидая, когда в нее вопьется стрела, и после этого считаешь, что я над тобой смеюсь? Нет, мой серенький воробышек. Ты вызываешь у меня почтение, смешанное со страхом, но уж никак не смех.
Кэтрин отвела глаза, а Хью продолжал смотреть на нее, искусительницу, рот которой манил его к поцелую. Не богиня и не колдунья, не святая и не грешница, обыкновенная женщина, но что-то магическое выделяло ее из сотен тысяч, миллионов других женщин. В ее глазах Хью прочел, что она понимает и безоговорочно принимает его.
— Чего ты хочешь, Кэтрин?
Вопрос прозвучал неожиданно, и она сразу поняла, что ответить придется.
— Я бы хотела ненадолго забыть, кто я есть, — выпалила она, изрядно удивив Хью. — Делать то, что мне нравится, быть такой, какой хочется.
— Ты желаешь чуда. Скорее ночь превратится в день, чем мир станет свободным от всяких обязательств.
— Пусть так, Хью. Значит, я буду купаться в этом чуде, — продолжала настаивать Кэтрин с горячей нежностью в глазах.
Лэрд завороженно уставился на ее рот.
— Знаешь, когда ты произносишь мое имя, мне хочется тебя поцеловать.
— Хью, — повторила она и чуть приоткрыла рот, как бы приглашая его претворить в жизнь свое намерение.
— Ты всегда была такой непослушной? Наверное, в детстве доставляла родителям немало хлопот.
В эту тему Кэтрин предпочла не углубляться, ее детство было тесно связано с Сарой.
— Хью, — снова нежно выдохнула она и заметила, как под килтом шевельнулась его восставшая плоть.
Он смущенно отступил назад, подальше от Кэтрин и отвел глаза, чтобы избежать ее гипнотического взгляда, попытался смотреть в другую сторону, но понял, что все бесполезно. Тогда, оставив напрасные попытки одержать победу над собой, Хью Макдональд глубоко вздохнул, раскрыл объятия и наконец прижал к себе ту, о которой давно мечтал и которая давно этого ждала.
— Это становится опасным, — пробормотал он. Его слова могли бы прозвучать зловеще, если бы за ними не угадывалось обещание блаженства, радости и неземного счастья. Впрочем, напоминать Кэтрин об опасности не было нужды, судя по ее округлившимся глазам, она все прекрасно сознавала.
Несчастье подстерегало их за кулисами сцены, где двое, отбросив доводы рассудка, начинали разыгрывать волшебную пьесу. Дальше, за этим лугом, простирался реальный мир со своими правилами, суровыми и осуждающими. В том реальном мире у него была жена, а у нее сын, там были сотни людей, которые завтра начнут судачить о лэрде и его шлюхе. Была Церковь, которая собиралась низвергнуть двух грешников в пучину ада; была страна, где вот-вот должна разразиться война. И еще там звучал голос совести, напоминавший о традициях, морали, обычаях и чести.
Все это сейчас не имело значения.
Хью впился пальцами в ее тонкие руки, наверное, позднее там появятся синяки. Но Кэтрин было все равно, она не чувствовала боли, не пыталась сопротивляться, только смотрела на него, и в этом взгляде сосредоточились все ее чувства.
— Господи! — простонал он, еще крепче прижимая ее к себе, зарываясь лицом ей в волосы и гладя дрожащей рукой по голове. — Господи, — повторял он снова и снова.
Он хотел эту загадочную южанку и знал, что на этот раз не устоит.
Их было двое — мужчина и женщина, связанные одной судьбой, мужчина и женщина, которых неумолимо влекло друг к другу нечто такое, чего они сами не сумели бы объяснить, чувствуя лишь, что не в силах противиться этому влечению. Желая постичь извечную тайну, почему из всех живущих на земле людей присутствие именно этого человека оказывает такое действие, почему только рядом с ним начинает бешено колотиться сердце и становится трудно дышать? Желание разгадать загадку привело Хью Макдональда в объятия Кэтрин Сиддонс.
Для чего Господь создал любовь?
Разделявшее их расстояние труднее было преодолеть ему. Требовалось отбросить честь, самоуважение, правила приличия, в которые не входило прелюбодеяние на цветущем лугу.
Но и для Кэтрин плата была слишком высока, хотя ее взгляд говорил, что отступать она не собирается. Этот взгляд с королевской щедростью сулил то, чему до сих пор не находилось применения, — любовь, переполнявшую ее сердце, нежную дружбу, понимание, слияние душ. В то же время эти глаза выражали и трогательную беззащитность, тлеющий уголек желания, готовый в любую минуту разгореться в жаркое пламя.
— Нам придется заплатить высокую цену, — прошептал Хью, в последний раз взывая к разуму.
Вместо ответа Кэтрин провела ладонью по его руке. Кожа была плотнее и грубее, чем ее собственная, но все равно напоминала гладкий шелк.
— Мы не можем ошибаться в своих чувствах, Хью, — с улыбкой возразила она.
— Теперь ты решила посмеяться надо мной? — поинтересовался он с шутливым упреком. — Чему ты улыбаешься?
— Просто не могу удержаться, — призналась она смущенно, и Хью наклонился к ней, ловя каждое слово.
— А мне, наоборот, хочется кричать во все горло. Как ты считаешь, мы сошли с ума?
«Нет, — подумала Кэтрин, — мы не сошли с ума. Скорее погубили свои бессмертные души, если, конечно, Господь сейчас наблюдает за нами».
Она продолжала улыбаться, и ему захотелось еще крепче прижать Кэтрин к себе, защитить от боли, от неминуемых страданий. Они выбрали свой путь не ради страсти, не ради того, чтобы совокуплением удовлетворить похоть. Хью не знал, судьба ли бросила их в объятия друг друга, зато он хорошо знал себя. Он боролся, но потерпел поражение. Забыл о чести и долге, но он отступил перед силой, способной перевернуть землю, ибо эта женщина с глазами, полными слез, и смелой улыбкой как раз и была такой силой.
Уткнувшись ей в волосы, с наслаждением вдыхая запах чистоты и свежести, Хью прошептал:
— Ты очень мужественная. Думаю, мне следовало бы призвать тебя новобранцем в мой отряд.
— Это не мужество, — ответила Кэтрин, отвергая саму мысль о войне и солдатах. — Я не хочу быть храброй. Я хочу, чтобы ты держал меня. Мне не нравится быть неприступной крепостью. Лучше я, маленькая, слабая, прислонюсь к тебе, сильному…
Хью закрыл глаза, пораженный ее откровенностью. Будь он хотя бы наполовину столь же честен, то заявил права на нее в день их первой встречи. А обладай хотя бы половиной ее храбрости, то прошел через ад, но привез Кэтрин в Ненвернесс как свою жену.
