заплатить по счету.
Просматривая утреннюю почту, Хестер Питт с удивлением взглянула на письмо, написанное явно женской рукой. Она поднесла конверт к носу, но аромата духов не почувствовала. Печать самая обычная. В том, что ее муж получил письмо, не было ничего особенного; удивление вызывало другое: прибыло оно не с дипломатической почтой, как обычно, и не из парламента.
Заинтригованная, Хестер пошла с письмом наверх, в кабинет мужа, и положила странное письмо ему на стол, поверх всех прочих бумаг. Питт, однако, лишь бросил на него взгляд и отвернулся. Хестер вздохнула. Она знала, что очередь до этого письма может не дойти и через месяц, а ей ужасно хотелось узнать, что за женщина написала мужу.
Лондонский свет тщательно избегал его, Англия про него забыла. За долгие годы счастливого брака Хестер впервые получила возможность ежедневно наслаждаться обществом мужа, ей не приходилось делить его ни с кем. И никаких битв, никакой борьбы с парламентом, никаких сумасшедших королей.
Услышав вздох жены, Питт поднял на нее глаза и улыбнулся. Прочитав во взгляде Хестер с трудом скрываемое любопытство, спросил:
— Хочешь прочесть его, дорогая?
Питт заметил, что письмо написано женской рукой, однако не собирался браться за него в первую очередь.
Хестер тоже улыбнулась: муж слишком хорошо ее знал и сразу обо всем догадался. Она взяла письмо и, вскрыв конверт, начала читать. Сначала Хестер просто пробежала глазами строчки и улыбнулась, увидев подпись. Потом, при более внимательном чтении, выражение ее лица изменилось, и она прижала ладонь к губам…
Питт с удивлением посмотрел на жену. Что могло так ошеломить Хестер?
— Ну?… — Он не скрывал своего любопытства. — У меня появилась поклонница, а ты не желаешь мне об этом сообщать? Что ж, время летит, нельзя упускать такую возможность… Или ты ревнуешь?
Хестер засмеялась и протянула письмо мужу.
Он бросил на жену быстрый взгляд и начал читать.
«Дорогой сэр,
я уверена, что вы не помните нашей встречи, но все же хочу напомнить вам о своем муже в надежде, что вы, покопавшись в памяти, припомните этого человека.
Диксон Александр Уэстон, граф Кардифф, был вашим верным слугой, верным беспредельно — ведь по вашей просьбе он оставил свою жену и поместье.
Разумеется, я уверена: вы ни в коем случае не чувствуете своей вины в его гибели и спите безмятежным сном младенца. И все же буду просить вас об услуге именем моего погибшего мужа — погибшего за дело, которое он считал не только справедливым, но спасительным для Англии».
Питт читал и глазам своим не верил. Неужели с такой страстной речью обращалась к нему глупенькая — так ему тогда показалось — жена графа? Сначала она приняла его за своего мужа и уселась ночью к нему на постель, а утром, почему-то обрядившись служанкой, выложила ему самые интимные секреты. И вдруг такое письмо… Питт откашлялся и продолжил чтение.
— О Господи, — пробормотал он, еще раз пробежав глазами последние строчки. — Она требует, чтобы я помог ей. — Питт в замешательстве посмотрел на жену.
«Если я не смогу получить помощь от такого великого человека, как вы, то предупреждаю: в моем распоряжении имеются документы, которые, если их предать огласке, могут вызвать живейший интерес».
«Черт бы ее побрал», — подумал Питт, вспомнив о последнем письме, отправленном графу Кардиффу. Письмо было датировано числом, с которого он, Питт, уже находился в отставке, и, следовательно, оно могло быть расценено как заговор.
Значит, необходимо во что бы то ни стало уничтожить мое письмо. Нельзя допускать, чтобы этот документ был предан огласке.
— Проклятая… — процедил Питт сквозь зубы.
Глава 34
Время пришло.
Месяцы, проведенные в Лондоне, отчасти принесли ей покой. Лаура знала, что никогда не будет жить в Хеддон-Холле, но все же хотела еще раз заглянуть туда. Это посещение станет для нее испытанием, однако она должна решиться, должна проявить стойкость. Стойкость стала частью ее натуры с тех пор, как два года назад она получила известие о гибели мужа. Два года прошло с тех пор, как умер, не успев родиться, ее сын. Два года, в течение которых все — за исключением дяди Персиваля — уговаривали ее забыть прошлое и жить настоящим.
Как будто скорбь подвластна ходу времени: год — и боль отступает; два — и боль становится вполне терпимой; пять — и все забыто.
Но, увы, ее скорбь не желала уходить.
Боль оставалась столь же острой и мучительной, как и два года назад.
Вроде бы ничто не менялось… Пожалуй, изменилась лишь она сама. Она чувствовала себя старой, даже древней. И хотя была богата, чувствовала себя нищенкой. Внешне Лаура оставалась все той же, но ей казалось, что лицо ее стало другим.
Как— то раз она читала немецкую сказку -о том, как одна фея пришла к двум маленьким девочкам.
— Предлагаю вам сделать выбор, — сказала фея, — но только вы должны как следует подумать. Можете выбрать счастливое детство, но тогда в старости вам придется расплачиваться за свое счастье. Можете отказаться от счастливого детства, но всю остальную жизнь проживете счастливо.
