— Думаю, может, — в задумчивости проговорил Бевил. Бевил и сам был бы не прочь перебраться в Хеддон-Холл.
Там имелась прекрасная библиотека, и он мог бы спокойно посиживать в кресле, листая страницы старинных фолиантов. Ведь там, в Хеддон-Холле, ему не пришлось бы самому отдавать распоряжения слугам, он мог бы передоверить это такому замечательному дворецкому, как Симонс.
— Лаура написала, зачем ей Блейкмор? — спросил Персиваль.
— Она пишет, что ей нужно побольше места для детей.
— Еще больше детей? Разве у нас сейчас их недостаточно? — Персиваль взглянул в окно и улыбнулся. Блейкмор распрощался с покоем и угнетающей тишиной. Несколько месяцев назад к ним стали приезжать дети, и поместье ожило; худеньким и бледным лондонским детям требовалось не так уж много времени, чтобы освоиться. А потом хорошее питание и свежий воздух делали свое дело — дети предавались шумным играм с утра до вечера.
Персиваль подошел к брату и, взяв из его рук письмо, быстро просмотрел его.
Итак, Лаура затевала нечто грандиозное. Когда-то у нее была одна цель в жизни — завоевать сердце Алекса. Но теперь появились другие интересы, жизнь началась заново.
— Что она затевает? — спросил Бевил. Он знал, что Персиваль и Лаура часто говорят по душам, но ни разу не упрекнул брата за то, что ему, Бевилу, ничего об этом не известно, вернее, не известно, о чем именно они беседуют.
— Понятия не имею, — сказал Персиваль. И, ухмыльнувшись, добавил: — Но могу сообщить: ты скоро обо всем узнаешь.
«Да уж, — подумал Бевил, — решение практических вопросов всегда ложилось на мои плечи».
На серебряном подносе лежало измятое письмо, перевязанное голубой лентой, с большой сургучной печатью и прекрасно известным ей гербом. Не отрывая взгляда от таинственного послания, она медленно снимала перчатки, высвобождая палец за пальцем. Только поднявшись в спальню, она позволила себе заняться этим письмом. Сломав печать и оставив без внимания записку от государственного секретаря, она уселась в кресло у туалетного столика и принялась читать письмо, явившееся от того, кого давно считала мертвым.
«Моя любимая!
Нас разделяет пространство, но ни время, ни козни правителей не могут нас разделить.
Я сижу за столом, и горящая свеча отмеряет время каплями воска, стекающими по подсвечнику.
Тот самый ветерок, что колеблет пламя свечи, играет с твоими волосами, и, вспоминая пламя твоих волос и твой смех, я уношусь за пределы времени и пространства. Когда ты была девочкой, я восхищался тобой. Когда ты стала женщиной, ты околдовала меня. Став моей женой, ты взяла меня в плен.
Моя любимая, я всего лишь простой смертный, и, как бы мне ни хотелось подобно бесплотному духу перенестись к тебе, я вынужден подчиняться обстоятельствам. Фридрих держит меня в плену, но я почти ни в чем не знаю отказа, не могу лишь прикоснуться к тебе, не могу ощутить, что ты так же реальна, как я.
Я скоро буду с тобой, и наша жизнь вновь станет прекраснее, чем самая смелая мечта.
Твой любящий муж Диксон Александр Уэстон».
Сердце ее бешено колотилось. Не хватало воздуха, и ей казалось, что она вот-вот задохнется.
Она поднесла письмо к пламени свечи. Сначала загорелась и сморщилась его подпись. Затем письмо превратилось в факел, и этот факел осветил ее молочно-белую кожу и ее пухлые губы. Еще мгновение — и бумага превратилась в черный пепел.
Элайн Уэстон, вдовствующая графиня Кардифф, бросила обратившееся в пепел письмо в ночной горшок. Пусть горничные гадают, что это было.
— Не понимаю, почему бы вам не перебраться в Хеддон-Холл, — продолжала Лаура.
Она старалась не обращать внимания на кислую мину дяди Бевила. Точно так же дядюшка выглядел, когда племянница как-то раз решительно заявила, что больше не вернется в школу миссис Вулкрафт.
— Я никуда не переберусь, пока не выясню, что ты затеяла, — твердил дядя.
Лаура с удовлетворением отметила, что ее планы относительно Блейкмора нисколько не шокировали дядю, напротив, он принял новость так, словно такого рода мысль ему и самому приходила в голову.
— Но, — продолжил он, — ты не можешь так просто передать нам Хеддон-Холл.
— Почему? — улыбнулась Лаура. — Ведь он мой.
Поверенный Алекса ясно дал ей понять, что она отныне полноправная хозяйка Хедцон-Холла. Денег у нее теперь было больше, чем она могла бы потратить за всю жизнь. И даже больше, чем могли бы потратить ее дети, если бы Бог дал ей детей.
— Но Хеддон-Холл из поколения в поколение принадлежал Уэстонам, — терпеливо объяснял дядя.
Бевил прекрасно понимал, что Лаура на законных основаниях могла делать с домом и поместьем все что угодно, даже спалить, но полагал, что племянница не имеет морального права отказываться от Хеддон- Холла.
— Род Уэстонов прервался, дорогой дядя, — тихо проговорила Лаура. — В живых не осталось ни одного.
— Что ж, хорошо, — пробормотал Бевил, глядя в пол. — Блейкмор твой, а мы с Перси можем перебраться в Хеддон-Холл, но при одном условии.
Лаура улыбнулась.
